Смута. Ее герои, участники, жертвы - [14]

В этой ситуации хитроумный царь Василий решил использовать новый козырь — останки настоящего царевича Дмитрия. С согласия Марфы в Углич были отправлены представители духовенства во главе с ростовским митрополитом Филаретом, бывшим опальным боярином Ф. Н. Романовым, которого Лжедмитрий вызволил из Антониево-Сийского монастыря и возвысил. Они вскрыли гробницу царевича в Преображенском соборе и обнаружили, что его мощи не истлели, сохранились даже одежда и обувь. Это было наглядным свидетельством его святости. Члены духовной комиссии с умилением написали царю, что сохранились даже орешки, которыми ребенок якобы играл перед смертью.

На самом деле и Марфе, и Василию Шуйскому было хорошо известно, чем играл Дмитрий перед гибелью, но об этом простым людям не следовало знать. Для них царевич должен был иметь образ невинной жертвы кровавых убийц, подосланных Борисом Годуновым. В угоду политической конъюнктуре царь Василий решил забыть о выводах Угличской следственной комиссии, которую когда-то сам возглавлял, и принял версию смерти Дмитрия, выдвинутую Марфой еще в 1591 году.

В начале июня было организовано торжественное перенесение мощей царевича Дмитрия из Углича в Москву. Встречать мощи святого вышли все: царь Василий, Марфа, московское духовенство, знать и тысячи горожан. Священники и монахи несли иконы, кресты и хоругви. Главная церемония состоялась за городом. Мощи Дмитрия были привезены на богато украшенной повозке. Марфе было позволено подойти к ней и посмотреть на то, что было когда-то ее ненаглядным ребенком. От нее требовалось публичное опознание останков. Вместе с царем Василием она послушно воскликнула: «Днесь зрим мы истинного юного Дмитрия, убиенного в Угличе, и Божие провидение сохранило его столь же свежим, как если бы его только сейчас положили в гроб». После этого все присутствующие стали славить и благодарить Бога за его милость и дарование людям необычайного чуда и нового святого. Однако некоторые современники усомнились в том, что тело царевича могло столь хорошо сохраниться в течение 15 лет. Они даже предположили, что вместо истлевшего Дмитрия на всеобщее обозрение был выставлен труп какого-то недавно умершего мальчика. Возможно, так оно и было, поскольку привыкшие лгать Василий и Марфа легко шли на любой обман. Тело святого с почетом отвезли в Архангельский собор и установили на особом помосте. Но приближаться к нему разрешалось далеко не всем. Считалось, что маловерующие могут осквернить его своим прикосновением. Только под присмотром священника болящим позволялось прикоснуться к раке святого и получить исцеление.

Наконец-то Марфа смогла успокоиться. Теперь ее как мать святого уже никто не осмелится тронуть. Действительно, царь Василий оставил ее в покое и больше не просил сочинять грамоты в разные города. Бывшая царица осталась жить в Вознесенском монастыре в тишине и почете, на полном государственном обеспечении, правда, ценные подарки Лжедмитрия у нее были отобраны.

Относительное затишье в стране было недолгим. Уже осенью к стенам Москвы подошли войска под предводительством Ивана Болотникова, которые хотели скинуть узурпатора Шуйского и вновь посадить на престол якобы спасшегося «царя Дмитрия». На этот раз Марфа решила не рисковать и не поддержала новую самозванческую авантюру. К тому же теперь ей вряд ли кто-нибудь поверил бы. Она даже посоветовала родственникам возглавить царские полки и сразиться с новыми мятежниками. Те так и сделали и успешно громили болотниковцев под Калугой и Тулой. После взятия в плен Болотникова и «царевича Петрушу», явного самозванца, назвавшегося сыном царя Федора Ивановича, М. Ф. Нагой был оставлен воеводой Тулы.

Даже когда в Тушино расположилось большое войско Лжедмитрия II, выдававшего себя за первого самозванца, Марфа не изменила царю Василию и не стала вступать в тайные сношения с его соперником. Она осознала, что политические игры для нее становятся слишком опасными, однако коварный Шуйский не захотел быть благодарным. Испытывая материальные затруднения, он конфисковал у Марфы последние ценные украшения, которые подарил ей еще Иван Грозный. Естественно, что все это возмутило бывшую царицу, но защитить ее интересы было некому.

Ни драгоценности Марфы, ни поборы с церквей и монастырей не помогли царю Василию сохранить власть. К лету 1610 года всеобщее негодование достигло предела, и он был скинут с престола. Власть в свои руки взяла Боярская дума, в которую входили и родственники Марфы. Главой «Семибоярщины» стал Ф. И. Мстиславский, которого Нагие когда-то прочили в цари, поэтому перемены в Кремле не затронули Вознесенскую монахиню. Она осталась жить в своих палатах, правда, уже на более скудном пайке. Ведь теперь она уже никого не интересовала.

На московский трон решили пригласить польского королевича Владислава, не имевшего отношения к прежней династии, а значит, и к царевичу Дмитрию. Ему не нужны были ни разоблачения самозванцев, ни новые святые-чудотворцы. За его спиной стоял католик — польский король Сигизмунд III. Все это прекрасно понимали и, желая получить новые чины, должности, пожалования и т. д., стали забрасывать польского монарха челобитными с различными просьбами. Не осталась в стороне и Марфа. Она написала королю об обидах, которые нанес ей Василий Шуйский: ограбил, отнял то, чем пожаловал ее великий князь Иван Васильевич, кормил от двора скудной пищей, прислуге ее ни денежного жалованья, ни хлеба не давал. В итоге она во всем обнищала и оказалась в больших долгах. Инокиня слезно просила Сигизмунда определить ей и ее людям средства на традиционное для государевых вдов содержание.