Смуглая дама из Белоруссии - [34]

Он откусил кончик сигареты, и из нее посыпался табак. Я сел к нему под бочок.

— Все уладится, Лео. Черт с ними, с япошками и с войной!

— Знаешь, Сол, я, наверное, снова запишусь на фронт.

Я глотнул дыма и чуть не задохнулся, из глаз хлынули слезы. Лео загасил сигарету и похлопал меня по спине.

Раздался стук в парадную дверь. В передней стоял отец Айки. Он держал за шиворот Алби. Ермолка сползла брату на левый глаз. Лео подошел к ним, и мистер Бендельсон выпустил добычу.

— Прости, Лео, — сказал он, — но он швырялся камнями в моего сына. Не хочу тревожить твою мать, вот и привел его к тебе. Какая муха его укусила? Он рыдал, ругался, чуть не вышиб Айки камнем глаз. Что Айки ему сделал?

Мистер Бендельсон пожал мне руку. Из кармана его куртки торчала бутылка пепси-колы.

— Поздравляю, Сол.

Он пожал руку еще и Лео и ушел.

Алби прошествовал мимо нас и скрылся в спальне. Лео вынул новую сигарету. У него дрожали руки, пришлось помочь ему закурить. Потушив спичку, я сломал ее и сунул в карман. Лео отправился в спальню. Я тоже. Алби сидел на своей кровати. Ермолки на нем уже не было, и он что-то вертел в руках. Медаль за меткость, награда Лео.

— Ал, — сказал Лео, — давай завтра вместе пойдем на призывной пункт и запишемся на фронт, а?

Он улыбался.

Алби вздернул покалеченное плечо и встал.

— Вот! — Он со злобой выговаривал слова. — Забери свою паршивую медаль! — И выскочил из спальни.

Лео положил медаль на комод. На лоб, перечеркнув его надвое, упала длинная, до переносицы, прядь волос.

— Лео, — сказал я, — не переживай. Все уладится.

Все следующее утро я разбирал подарки к бар мицве. Я оказался обладателем трех ручек «Паркер», двух облигаций военного займа по двадцать пять долларов каждая, экземпляра «Мудрости Маймонида» в кожаном переплете, позолоченного дрейдла[66], резной мезузы ручной работы из Палестины, шитого серебром талита, охотничьего ножа с перламутровой ручкой (от Алби), бейсбольной перчатки, комплекта шахмат «под слоновую кость», истории Пурима в картинках с рукописными толкованиями на каждом развороте (от мамы), «Жизни на Миссисипи» Марка Твена, облигации военного займа номиналом пятьдесят долларов, семнадцати чеков по десять долларов и пяти — по пять.

Одну из паркеровских ручек я вручил Лео.

— Попробуй, как она пишет.

И протянул ему бутылочку синих уоттермановских чернил. Ручка всосала чернила, как живая.

Лео взял лист бумаги и написал имена — свое, мое, Алби.

— Лео, — то и дело спрашивала мать, — ты правда хорошо себя чувствуешь?

Она все прикладывала руку к сердцу.

— Ты так меня напугал! Думала, скончаюсь прямо на улице. Возьми еще пирога, Лео. Я пекла его специально к бар мицве Сола.

Лео попросил у отца разрешения взять машину. Прокатиться на Орчард-Бич.

— Разумеется, — сказал отец, — но почему на Орчард-Бич? Пляж еще закрыт. Езжай-ка лучше на Сити-Айленд. Там много чего интересного.

Здесь отец многозначительно подмигнул и закатил глаза. Я бы поехал с братом, но нужно было доразобраться с подарками. Лео со всеми попрощался. Алби в ответ промолчал.

Рукоятка охотничьего ножа была гладкой и холодной. Я положил его на ту половину комода, что принадлежала Алби.

— Не нужно мне твоих подарков. У меня есть еще одна ручка «Паркер», но я лучше отдам ее Айки.

Отец взял балалайку и складной стул и повел маму в Кротона-парк. Мы с Алби расположились каждый на своей кровати. Я перебирал подарки и прикидывал, сколько мои облигации будут стоить через четверть века. Было слышно, как во дворе Айки Бендельсон играет в «Бей япошек». Соскучившись, я решил спуститься и показать Айки «люгер» и другие подарки. Подошел к комоду, вытянул ящик.

— Так, умник ты наш, — сказал я, — ну и куда ты его дел?

Алби молчал.

— Куда ты дел мой «люгер»?

Я схватил его за плечи и встряхнул. Его косточки затрещали.

— Ну же, Ал, говори, не то я дух из тебя вышибу.

— Не брал я твоего «люгера».

Я кинулся в гостиную, рванул молнию на сумке Лео. Перевернул ее вверх дном, потряс, но ни одного патрона из нее не выпало. Плюхнувшись на пол, я лихорадочно шарил в сумке. Алби стоял и смотрел. Под глазами у него сгущались темные круги. Я отшвырнул сумку и помчался к выходу. Алби застонал. Я несся вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и чуть не сбил с ног полицейского. Нос у него был кривой, щеки заросли щетиной, но улыбался он по-доброму. Он знал, что я братишка Лео. Лео нашли на пустыре возле Орчард-Бич. Бумажник и моя паркеровская ручка — вот все, что при нем было.

Доктор дал маме успокоительное, но даже во сне она вскрикивала: «Лео, Лео». Отец, как призрак, слонялся по комнатам. Его новый шелковый халат превратился в траурные лохмотья: он порезал его бритвой. Один из полуоторванных рукавов развевался и хлопал на ходу. Алби в ермолке сидел на полу в спальне и прижимал к груди медаль Лео. Он раскачивался взад-вперед, но ермолка почему-то не падала. Плечи его были сгорблены, глаза пусты. И весь он скособочился. Среди ночи мать проснулась и пришла в спальню. Увидела опрокинутое лицо Алби и на миг забыла собственное горе. Наклонилась, поцеловала его.

— Алби, — позвала она, — поешь что-нибудь. А то ведь умрешь.