Смотритель - [62]

Так они обсуждали свою будущую жизнь. Отец утешался мыслью, что дочери недолго терпеть бедность, а Элинор про себя думала, что скоро отец обретёт в её будущем доме спасение от одиночества в Крэбтри.

Когда архидьякон оставил жену и тестя в гостинице «Чептер-хаус» и направился к господам Коксу и Каммингу, он довольно смутно представлял, зачем туда идёт. Джентльмены в обстоятельствах, понуждающих искать юридической помощи, склонны заявляться к своим адвокатам без особой нужды — и обычно говорят о таковых визитах как о тягостной обязанности. Адвокаты, со своей стороны, обычно не видят в этих визитах необходимости, хотя вполне согласны с тем, что они тягостны: джентльмены во время подобных визитов нередко к своему замешательству понимают, что им нечего сказать. Они говорят немного о политике, немного о погоде, задают несколько глупых вопросов по поводу своего иска и уходят, проведя полчаса в обшарпанной приёмной с младшим клерком и десять минут — в обществе членов фирмы. На сем дело, за которым джентльмен ехал в Лондон, возможно за полторы сотни миль, заканчивается. Разумеется, он идёт в театр и обедает в клубе у знакомого, дня три-четыре наслаждается холостяцкой свободой; и даже если желание развеяться было основной причиной поездки, жене он об этом не говорит.

Замужние дамы, когда вашим супругам необходимо повидаться с адвокатами, встречи эти обычно происходят именно так, как описано.

Архидьякон и мысли не допускал о том, чтобы покинуть Лондон, не побывав у господ Кокса и Камминга, однако ему пока нечего было им сказать. Игра закончилась; он ясно видел, что мистера Хардинга не переубедить, оставалось лишь оплатить счета и забыть о деле, а я думаю, все понимают, что какая бы цель ни привела джентльмена в адвокатскую контору, он никогда не идёт туда оплатить счета.

Впрочем, в глазах господ Кокса и Камминга доктор Грантли олицетворял духовную власть Барчестерской епархии, как мистер Чодвик — светскую, и такого великого человека нельзя было полчаса томить в приёмной. Нам нет надобности выслушивать всю горечь, с которой архидьякон рассказывал Коксу и Каммингу о слабости своего тестя и крушении всех их надежд на триумф, нет надобности повторять различные возгласы изумления, с которыми была принята эта скорбная весть. Ничего трагического не произошло, хотя мистера Кокса, низенького господина с бычьей шеей, чуть не хватил апоплексический удар при первой попытке выговорить роковое слово «отставка»!

Вновь и вновь пытался мистер Кокс убедить архидьякона, что тому следует образумить господина смотрителя.

— Восемьсот фунтов в год! — сказал мистер Кокс.

— И никаких обязанностей! — подхватил мистер Камминг.

— Личного состояния, как я понимаю, нет, — заметил мистер Кокс.

— Ни шиллинга, — подтвердил мистер Камминг очень тихо, качая головой.

— В моей практике не было подобного случая, — продолжал мистер Кокс.

— Восемьсот фунтов в год, и превосходный дом, — сказал мистер Камминг.

— И незамужняя дочь, насколько я понимаю, — проговорил мистер Кокс тоном сурового морального осуждения.

Архидьякон только кивал на каждый вопль адвокатской души и качал головой, давая понять, что глупость некоторых людей превосходит всякое вероятие.

— Я вам скажу, что он может сделать, — объявил мистер Камминг, светлея лицом. — Я скажу вам, как его спасти. Пусть поменяется.

— Поменяется в чём? — спросил архидьякон.

— Поменяется приходами. Есть такой Куиверфул[64], в Пуддингдейле — у него двенадцать детей, и он охотно переберётся в богадельню. Конечно, пуддингдейлский приход даёт всего четыреста годовых, но хоть что-то. Мистер Хардинг может пригласить младшего священника и оставить себе триста или триста пятьдесят фунтов.

Архидьякон навострил уши; ему подумалось, что стратагема и впрямь может сработать.

— Газеты, — продолжал мистер Камминг, — могут нападать на Куиверфула каждый день в следующие полгода, он и бровью не поведёт.

Архидьякон взял шляпу и отправился в гостиницу, тщательно обдумывая вопрос. По крайней мере, он прощупает Куиверфула. Отец двенадцати детей на многое согласится, чтобы удвоить доход.

Глава XX. ПРОЩАНИЯ

Наутро по возвращении мистер Хардинг получил от епископа письмо, полное любви, сочувствия и похвал. «Прошу вас немедленно зайти ко мне, — писал епископ, — и мы подумаем, как лучше поступить; что до богадельни, я не скажу и слова против вашего намерения, только мне не хочется отпускать вас в Крэбтри; в любом случае, приходите немедленно».

Мистер Хардинг тут же поспешил во дворец; долгой и доверительной была беседа двух старых друзей. Они просидели рядышком целый день, придумывая, как обойти архидьякона и осуществить собственные маленькие стратагемы, которым, они знали, тот будет противиться всей мощью своей власти.

Епископ поначалу вообразил, что мистер Хардинг, предоставленный сам себе, будет голодать — не в том фигуративном смысле, в каком многие наши леди и джентльмены голодают на доход от ста до пятисот фунтов годовых, не в том смысле, что ему предстоит страдать без нового платья, портвейна и денег на приятные мелочи, — но что он буквально умрёт от истощения из-за нехватки хлеба.