Смотритель - [63]

«На что он будет жить, отказавшись от всего дохода?» — думал епископ. И добрый старик принялся раздумывать, как спасти друга от столь ужасной и мучительной смерти.

Вначале он предложил мистеру Хардингу жить вместе во дворце. Он, епископ, заверил мистера Хардинга, что ему положительно нужен ещё один капеллан: не молодой и деятельный, а в летах, спокойный; который будет обедать вместе с ним, выпивать стакан вина, беседовать об архидьяконе и ворошить угли в камине. Епископ не изложил обязанности капеллана буквально в приведённых словах, но ясно дал понять, что они будут именно таковы.

Не без труда мистер Хардинг объяснил другу, что такое решение ему не подходит: он не может отказаться от дарованной епископом привилегии, а затем переехать к тому нахлебником, не может позволить, чтобы о нём говорили: легко пренебречь доходом, если можешь жить за чужой счёт. Когда он наконец растолковал это епископу, тот извлёк из рукава запасной план. Он, епископ, завещал дочерям мистера Хардинга некую сумму, полагая, что самому мистеру Хардингу при жизни помощь не потребуется. Сумма эта составляла по три тысячи фунтов на каждую из сестёр; её-то он и предложил теперь другу в дар.

— Девочки, как вы понимаете, так и так получат эти деньги после вашей смерти, им раньше и не понадобится, а что до процентов при моей жизни, тут и говорить не о чем. У меня и без того доход более чем достаточный.

С искренним огорчением мистер Хардинг отказался и от этого плана. Нет; он хочет сам себя кормить, пусть даже скудно, а не злоупотреблять чужими милостями. Нелегко было разъяснить это епископу; тот никак не мог взять в толк, что единственный дар, которого у него просят — продолжение их дружбы. Однако в конечном итоге мистер Хардинг всё же настоял на своём. По крайней мере, думал епископ, он будет иногда у меня обедать, и если положительно ослабеет от голода, я это замечу.

По вопросу о месте регента епископ твёрдо считал, что его можно сохранить и без смотрительского. Мнение это никто не оспаривал, и все заинтересованные стороны сошлись, что мистер Хардинг останется соборным регентом.

Через день после мистера Хардинга вернулся архидьякон, полный планами насчёт Пуддингдейла и мистера Куиверфула. На следующее утро он поехал в Пуддингдейл и заручился полным согласием несчастного церковного Приама, вынужденного кормить бедную Гекубу и десяток Гекторов на скудный доход от своего клерикального царства. Мистер Куиверфул не сомневался в законности смотрительских прав и готов был с чистой совестью принять доход; что до «Юпитера», он заверил архидьякона, что вполне равнодушен к нападкам периодической прессы.

Успешно покончив с первой частью плана, архидьякон поехал к епископу и натолкнулся на неожиданный отпор. Епископ считал, что это не подходит. «Почему не подходит? — спросил архидьякон и, увидев, что отец не сдаётся, повторил вопрос в более суровой форме: — Почему не подходит, милорд?».

Его преосвященство с несчастным видом заёрзал в кресле, но всё равно не уступил. Он полагал, что мистеру Хардингу не подойдёт Пуддингдейл — слишком далеко от Барчестера.

— Да разумеется он возьмёт младшего священника!

Епископ полагал также, что мистер Куиверфул не подходит для богадельни, что такой обмен в такое время будет выглядеть неблаговидно, а когда архидьякон продолжил натиск, объявил, что мистер Хардинг ни при каких обстоятельствах не примет Пуддингдейлский приход.

— На что же он будет жить? — вопросил архидьякон.

Епископ со слезами на глазах ответил, что не имеет ни малейшего понятия, как мистер Хардинг будет поддерживать душу в теле.

От него архидьякон отправился в богадельню, но мистер Хардинг отказался даже слушать про Пуддингдейл. Затея совсем ему не понравилась: она попахивала симонией [65] и грозила навлечь на него ещё большее осуждение, чем всё прежнее; он категорически отказался стать священником в Пуддингдейле при каких бы то ни было обстоятельствах.

Архидьякон рвал и метал; говорил что-то о нахлебничестве и нищете, о долге каждого зарабатывать свой хлеб, помянул безрассудство молодости и упрямство старости, словно мистер Хардинг повинен в обоих грехах, и, наконец, объявил, что умывает руки. Он сделал всё, что было в человеческих силах, дабы облегчить и упростить дело, да, собственно, устроил так, что не осталось никаких оснований для беспокойства. И какова благодарность? Его советы систематически отметали, ему не доверяли, от него прятались; им полностью пренебрегли, как и сэром Абрахамом, который, к слову сказать, крайне огорчён происшедшим. Он видит теперь, что его дальнейшее участие бесполезно. Если его помощь понадобится, пусть обращаются, он всегда к их услугам. С этими словами он покинул богадельню и больше до сего дня туда не возвращался.

И здесь мы должны проститься с архидьяконом Грантли. Увы, портрет, вероятно, получился чернее оригинала; однако мы говорили о его изъянах, а не о его добродетелях. Мы видели лишь слабые его стороны и не имели случая показать сильные. Лучшие друзья не станут отрицать, что он немного чересчур своеволен и недостаточно разборчив в выборе средств. Правда и то, что ревность его направлена не столько на учение церкви, сколько на права духовенства, как и то, что желание иметь большой доход весьма близко его сердцу. Тем не менее он джентльмен и человек честный; он щедро тратит деньги и свои обязанности исполняет со всем тщанием, чем способствует улучшению общества. Он строг, но не суров, и направляет не только словами, но и личным примером. Устремления его — здоровые, пусть и не самые возвышенные. Он щедр к бедным и гостеприимен к богатым; в вопросах веры набожен, но не ханжа, ревностен, но не фанатик. В целом от барчестерского архидьякона пользы больше, чем вреда — таких людей надо продвигать и поддерживать, хотя, возможно, и не доверять им безграничную власть, — жаль, что ход повествования вынудил нас показать его слабость, а не его силу.