Смотри: прилетели ласточки - [52]

– Вот именно. И при мне он двери тоже не открывал. И ни при ком. И никакого изолятора тут сто лет как нет. Сечешь?

– Нет, – честно признался Лешка. – Тут много чего нет. Спорткомплекса, например.

– Еще скажи: библиотеки. Ты только прикинь. Почему старый в изолятор никого не пускает?

– Почему?

– Потому что он там что-то прячет. Наворовал в свое время – и скрывает.

– А что тут можно украсть? – искренне удивился Лешка.

Золотарь захохотал, откинувшись на стуле.

– А что, по-твоему, мы тут охраняем? Ой, я не могу… – Колян закашлялся и запил кашель вином, отхлебнув прямо из горла. – В спорткомплексе медного кабеля до хрена, им там все стены обмотаны. А сколько катушек на территории стоит! Ты свежим взглядом-то пройдись. Килограмм двести рублей стоит. Я вон на работу каждое утро мимо мазутной станции шкандыбаю. Там цветмет просто так валяется на земле. Я потихоньку насобирал, а потом сдал на две тыщи. Не слабо, а?

– Жесть, – выдохнул Лешка.

– Не жесть, а цветмет. Говорю, двести рублей килограмм…

Золотарь, поднявшись, снял с обогревателя сухие носки, тут же натянул их, – похоже, носки у него были вообще одни, – и очень серьезно, со знанием дела, произнес:

– Засиделись тут, пора в дозор… Я еще спросить хотел: ты чего все в перчатках ходишь, как дамочка? Перчатки – западло, понял? Возьми рукавицы на складе, нам по штату полагается.

– Да ладно, я в перчатках привык. Хоть они и западло, как ты говоришь… Золотарь хмыкнул.

Сумерки уже упали на землю. Оттого что день состоялся ясным и чистым и столь же ясным был вечер, сумеречное небо казалось темно-синим, с яркими крапинками звезд, похожее на отрез ситца в желтый горошек. Такого неба не случалось в городе, его забивал свет фонарей, и стены домов мешали читать звездный рисунок. Большая Медведица зависла над самым причалом, где в карауле стоял Грант – благородный пес, не привыкший брехать по ерунде. А чуть поодаль, под краном, нес службу Алмаз, который часто лаял в никуда, в воздух, просто обозначая свое присутствие…

– Колян, а где созвездие Гончих Псов? – заглядевшись на небо, спросил Лешка.

– Да хер его знает. Ты давай пломбы проверь, на месте ли, – Золотарь направил фонарь на двери спорткомплекса, который располагался на берегу, заросшем метровыми дудками. Среди этих дудок по проволоке, натянутой вдоль всего побережья, перемещались на цепях собаки. Почуяв приближение охраны, стражи разволновались, и потревоженная проволока породила странный, почти музыкальный звук.

– Что там, за этими пломбами? – Лешка поинтересовался тихо, не желая перебивать фантастический звук поющей проволоки.

– Цветмет, говорю же.

Фонарик метнулся на линию берега, выхватив из темноты силуэт Вьюги, которая трепетала от радости, заметив своих, и, стелясь по земле, даже не могла лаять. Вьюга желала показать, как хорошо она несет свою службу – только затем, чтобы угодить людям. Этим или другим, которые станут для нее своими. Хозяевами, от которых пахнет едой и прочим человеческим, чем никогда не пахнет от собак. За жизнь Вьюга повидала уже много хозяев, некоторые пахли очень противно, но все равно они называли ее по имени и давали есть за то, что она исправно несла свою службу на берегу. Там было вовсе не так уж плохо. По озеру ходили медленные сонные баржи, корабли и катера, которые иногда причаливали к заводской пристани. Помотавшись по волнам, люди рано или поздно понимали, что нет места на земле лучше родной гавани. И Вьюга радовалась вместе с ними и лаяла на них только для порядка, потому что так было нужно, чтобы ее любили хозяева…

Свет фонаря перетек дальше, на воду, быстро черкнул по ней желтую дорожку и тут же скакнул снова на берег. Вслед за ним Лешка вынырнул в действительность, в темно-синий вечер, где Колян проверял пломбы на дверях складских и хозяйственных помещений, четко следуя вперед знакомым маршрутом.

– Птицефабрику москвичи купили, – Колян бубнил себе под нос просто для того, чтобы не молчать. – Сразу стали с зарплатами мудрить, народ и побежал. Зато теперь объявления в любой газете: «Требуются птичницы», «Требуются разнорабочие». А ведь раньше туда было не устроиться! Москвичи, кажись, еще гостиницу купили. И наш завод купят, вот увидишь…

Лешка послушно следовал за ним, невольно соображая про себя, что вот же как странно случилось, что сейчас он обходит дозором тридцать гектаров русской земли, до отказа набитые медным кабелем и прочим металлическим ломом. И что Золотарь вообще-то беззлобный неплохой человек. И что дядя Саша тоже человек хороший. И что собаки только кажутся злыми, а на самом деле – добрейшие создания, которые просто хотят, чтобы был хозяин – у каждой свой. Но если мир наполнен хорошими людьми, отчего же тогда вокруг такая мерзость? И почему страдают всегда безответные? То есть собаки. Нет, ответить они, конечно, могут – жвакнуть хорошенько. А вот пожаловаться начальству уже не могут. Не умеют они рассказать, кто их обидел.

– А вот на этом складе мне в 87-м дали по голове, – Колян вывел Лешку почти к самой проходной, к ангару, обшитому металлосайдингом. – Здесь раньше спирт хранился. И ведь я хорошо помню, что не хотел соваться в эту дверь. Я внутренний голос всегда слушаю, – он пробежал фонарем по массивным дверям склада, на которых висел устрашающий амбарный замок. – Вот недавно шел я мимо типографии. И вдруг слышу: внутренний голос говорит мне идти прямо, а я налево свернул. Ну, мне там и вломили по полной, шестеро на меня одного, прикинь! А где-то через неделю я опять мимо типографии шел, и опять внутренний голос велел мне прямо идти. На сей раз я послушался, и представляешь, ничего не случилось…