Смирнов В. - ...Таки да! - [14]

- Братья босяки, биндюжники, амбалы и остальные спасители всех угнетенных, - примерно так сказал им Роберт-Дьявол, - огромное горе ударило по сердцу нашего друга, шаха, и эта прискорбная весть не оставила равнодушным население Молдаванки, Пересыпи, Чубаевки, Люстдорфа, а также Херсона, Мариенталя, Николаева, Батума и прочих мест, где проживают люди, знающие, что чужого горя не бывает. Поэтому мы должны, все как один, оказать помощь несчастному Моххамеду Али и исполнить свой интернациональный долг. Если вы, руководствуясь искренним чувством социальной справедливости и велением совести, поможете слепнущему от слез и горя шаху вернуть принадлежащий ему по праву трон, то...

Нечто в этом роде произнес мой прадед и прибавил к этому скороговоркой что-то о материальной компенсации, после чего сердца присутствующих еще сильнее забились в унисон, а городовые, подслушивающие на шухере, стали по стойке «смирно» не хуже, чем евнухи перед его предпоследней женой.

Роберт-Дьявол подождал пока стихнет громкий шепот присутствующих, изредка сопровождаемый револьверными выстрелами вверх, символизирующими преданность собравшихся идеалам справедливости. Если вы, молодой человек, считаете, что в то время в Одессе можно было кого-то удивить стрельбой по ночам, то вы очень глубоко ошибаетесь. Тогда, как и в наши непонятные дни, это было вполне обычным явлением, от которого Одесса отвыкла в эпоху застоя. Впрочем, на то он и застой. И тогда револьверы не нарушили обстановку строжайшей секретности, а наоборот, даже помогли конспирации: громкие звуки всегда хорошо маскируют тихие и тайные намерения. Словом, прадед выждал, пока добровольцы заткнут себе рот и перестанут переводить боезапас, а потом сделал небольшое коммюнике насчет просьбы их друга Моххамеда Али.

Дело в том, что шах не мог позволить себе повести на Тегеран войско неверных, дома его бы неправильно поняли даже самые главные единомышленники, поэтому единственным условием к будущим волонтерам стало принятие ими ислама. Учитывая, что среди собравшихся было не так уж мало добровольцев, которым могло грозить все, что угодно, но только не обрезание, они с такой же готовностью согласились принять ислам, как уже до этого принимали христианство, магометанство и пол-литра прямо натощак перед ужином. Благородный порыв масс, готовых спасти обездоленного шаха, подогревала свирепствующая в России реакция после поражения заварухи пятого года и предчувствие событий в Сараево.

Через день Роберт-Дьявол уже точно знал, какой силой он располагает. Прибыла даже несколько запоздавшая делегация из Луганска, еще ни разу не переименованного в Ворошиловград. Восемь тысяч отчаянных парней, которым нечего было терять, кроме оков капитализма, мест в ночлежках, борделях, ресторациях, а многим и кусочков крайней плоти, были вооружены идеями интернационализма и самым современным оружием.

Приобретение скорострельных аргументов в пользу излечения шаха от ностальгии опустошило всего один из его многочисленных сундуков, хотя некоторые предпочитали отправиться по местам будущей боевой славы с фамильными реликвиями. К отряду Роберта-Дьявола изъявил желание присоединиться даже легендарный Мишка Япончик, но на расширенном заседании ему в очень культурной форме прадед объяснил, что нельзя оставлять Одессу без присмотра. Ах, если бы нашелся человек, который бы напомнил Япончику об этом спустя десять лет, его бы судьба сложилась совершенно иначе.

Перед тем, как приступить к практическим действиям, перед своим войском появился лично обездоленный шах. Собравшиеся приветствовали его так же интенсивно, как афганистанцы советские танки перед камерами Центрального телевидения. Шах пообещал им еще пару копеек, кроме того, что гарантировал Роберт-Дьявол, и это усилило и не без того высокое чувство интернационализма собравшихся.

Но даже если шила в мешке нельзя утаить, то кто сказал, что в Одессе когда-нибудь можно было скрыть, о чем говорили на самых секретных совещаниях? Даже недавно перед очередным повышением цен на золото... Это ж вам не шило паршивое...

Слухи стали плодиться по городу со скоростью домашних тараканов, а генерал-губернатор Толмачев все равно делал вид, что предстоящий поход его так же волнует, как меня курс франка на Токийской бирже и в городском саду. Освободительное движение еще не началось, а спикер Английского клуба уже произнес спич, сравнивая Роберта-Дьявола с турецкоподданным греком Яни Бабашихой, который повел одесских добровольцев сражаться с нашествием Наполеона. Волонтер Филя торжественно поведал хроникеру «Одесского листка», в присутствии своих заимодавцев, что расплатится с ними исключительно восточным жемчугом. Другие волонтеры метали карты, проигрывая и выигрывая не только шахские авансы, но и доли будущей добычи, о которой Моххамед Али не имел подозрения на свое горе.

Самое удивительное в этой истории даже не то, что это войско собралось воевать ради интересов шаха, а что оно все-таки взяло Тегеран. И мой прадед Роберт-Дьявол сдержал слово. Шах уселся на свой трон. Но взять и удержать - это все-таки две очень большие разницы, а поведение новоявленных воинов шаха вызывало у местного населения далеко не стопроцентную симпатию, несмотря на то, что они ходили в чалмах. Эти ребята были склонны рассматривать ценности в чьих-то руках, словно личное оскорбление, и так лихо занимались экспроприацией всего подряд, что даже пресловутым продотрядовцам рядом с ними нечего делать. Поэтому в Тегеране они задержались не дольше, чем их начальник Моххамед Али. Сильно поредевшее войско шаха пробивалось в сторону Батума, а тот, ради кого они исполнили свой интернациональный долг, убежал совсем в другую сторону и сделал вид, что ему уже от жизни ничего не нужно: ни Одесса, ни собственный дворец в ней.