Он замолчал.
Сесилия лежала тихо, стараясь передать ему свое сочувствие. Потом медленно произнесла:
— На войне ты встречал только мужчин. Ты чувствовал к кому-нибудь из них тягу?
— Нет, — засмеялся он. — Единственный, кто привлек мое внимание, это твой двоюродный брат Тарье — и то потому, что он во многом похож на тебя.
— Да, — тихо сказала Сесилия, — он, как и я, волновался за тебя.
Ей пора было уже идти к себе, оставить его в покое, но ей не хотелось разрушать этот прекрасный миг единения.
— Ты в самом деле не чувствуешь свои ноги?
— Совершенно.
— И это не проходит?
— Нет, я словно мертвый от поясницы и ниже. Единственное, что я чувствую, так это едва заметную пульсацию в правой ноге.
Сесилия оперлась на локоть.
— Значит, ты чувствуешь что-то?
— Дорогая Сесилия, не стоит придавать этому значение! Я говорил об этом Тарье, и он сказала, что так бывает. Ты не слышала об этом? О солдатах, лишившихся руки или ноги и внезапно чувствующих боль в пальцах или суставах, которых у них уже нет. Это удивительное явление, хотя и обычное. Я ни разу не почувствовал боли, только легкое подергивание или пульсацию, напоминающую прикосновение муравья, ползущего по ноге.
— Ты чувствуешь это внутри ноги?
— О, Господи, Сесилия, не надо опять меня переделывать! Временами ты бываешь просто надоедливой!
Но Сесилия уже встала и теперь чувствовала под босыми ногами холодный пол, но это ее не тревожило.
— В правой, ты говоришь?
— Сесилия, не надо! Ты ищешь надежды там, где их не может быть!
Она не слушала его.
— Можно надеть твои туфли? Спасибо. Ой, какие большие, но зато в них тепло!
Она стала щипать пальцами его ногу, сантиметр за сантиметром, от стопы до бедра. Никакой реакции не последовало.
— Ты только наставишь мне синяков, — заметил он. Но Сесилия не останавливалась.
— Согни пальцы, — сказала она.
— Не говори глупости.
— Согни пальцы! Попробуй! Убедись сам в том, что ты это можешь сделать, напряги свою волю так, чтобы пальцы согнулись!
Александр на миг замер: по выражению его лица она заметила, что он в самом деле пытается это сделать.
Но пальцы не сгибались. Не было заметно ни малейшего движения.
— Сесилия, не мучай меня!
— Ты раньше пробовал так делать?
— Какая от этого польза? Тарье колол меня иглой, но я ничего не чувствовал.
— Но ведь он не просил тебя напрягать волю?
— Разумеется, нет! Что умерло, то умерло.
— Хорошо, тогда попробуем что-нибудь другое. Она подняла его коленку, прижала одну руку к его ступне, поддерживая другой рукой его бессильную ногу.
— Надави ногой на мою руку, — сказала она.
Александр выругался сквозь зубы в ее адрес, но она, к счастью, не поняла, что он сказал.
— Попробуй, — повторила она. — Сконцентрируй на этом всю свою волю!
— Я так и делаю.
— Ты этого не делаешь! Ты просто злишься на меня. Возмутись и прижми покрепче ногу, давай!
— Разве ты не понимаешь, что у меня больше нет ног?
— Есть! Длинные, сильные и красивые ноги, даже если сейчас они бледные и чахлые, как личинки, живущие под землей. Ты ведь умеешь фехтовать, как бог…
— Боги не занимаются фехтованием.
— Александр, попытайся! Ради меня! Ведь тебе не будет легче оттого, что ты лежишь!
— Зачем тебе нужно, чтобы я поправился? Чтобы я нашел себе нового друга и тем самым унизил тебя? Разве для тебя не лучше, чтобы я оставался парализованным и беспомощным и был тем самым в твоей власти? Так я, во всяком случае, буду верен тебе!
Она отпустила его ногу.
— Ты просто отвратительный пошляк! Разве ты не понимаешь, что я хочу тебе добра? Я страдаю, видя тебя печальным и немощным, — разве это так странно? Почему ты все так опошляешь, проклятый упрямец?
В уголках его рта появилась улыбка.
— Ты просто великолепна, Сесилия. Ты напоминаешь восхитительно прекрасную ведьму со сверкающими гневом очами и искрящимися на свету волосами.
Она засмеялась.
— Это я на Суль похожа. Когда я ощущаю в себе ее присутствие, я начинаю ругаться, как сапожник. Извини!
— Это я должен извиняться, ты в своей ярости права. Ладно, давай попробуем, — примирительно сказал он.
Обрадовавшись его сговорчивости, она снова подняла его ногу.
Они старались целый час, но безрезультатно, если не считать того, что оба устали, напрягая волю.
— Одно хорошо, — сказал Александр, когда Сесилия наконец сдалась, — Теперь я настолько вымотался, что мгновенно засну.
— Я тоже. Спокойной ночи, Александр! Вот твои туфли, теплые и стоптанные. Утром продолжим. И будем делать это ежедневно.
— Мучитель, — пробормотал он. Но теперь он уже не был настроен так недоверчиво.
Она воздержалась от поцелуя на ночь, понимая, что всему есть предел.
Сесилия сдержала свое обещание. Каждый день она приходила к нему в комнату, пока он лежал в постели. Она щипала его ногу, просила его надавить ступней на ее руку. У него ни разу это не получилось, но Сесилия не сдавалась. Александр больше не протестовал, хорошо усвоив себе, что от судьбы никуда не денешься. Он только удивлялся тому, как у нее хватает терпения.
Но он был счастлив, имея возможность сидеть за столом во время обеда. И он научился очень ловко пользоваться руками. По вечерам они играли в шахматы, днем совершали небольшие прогулки по дому; стул катила либо Сесилия, либо Вильгельмсен, а она в это время шла рядом.
