Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха - [36]
Через несколько часов «побудка по-польски», — это для нас нечто новое. Группы милиционеров с криками врываются в помещение, освещая его фонариками. Сначала палками, дубинками, цепями и ногами они методично и без разбору охаживают тех, кто поближе. Потом выгоняют всех на построение — «Руки вверх!». Всех тщательно обыскивают, пока другие бравые ребята исследуют личные вещи. Найдя купюру или что-то ценное, немытые, небритые уголовники в своих квадратных фуражках словно расцветают.
«Холера-немец», «Ёб твою мать», «Курвы сын».
Возможно, я что-то путаю и пишу эти фразы неверно — в то время они для нас были в новинку, но потом приходилось слышать их ежедневно. Именно они и составляли основную часть словарного запаса этих поляков.[80]
Потом в наших казармах проводится уборка. Это значит, что принесенную нами бумагу и стружки надлежит осторожно перенести обратно. Охранники подгоняют нас пинками. Голый цементный пол — на большее «проклятые немцы» могут не рассчитывать. После этого, направо и налево раздавая совершенно идиотские распоряжения о соблюдении дисциплины в лагере и угрозы за любое неповиновение, поляки убираются.
На следующее утро мы выстраиваемся за едой. Мало у кого есть хоть какая-то посуда: котелки или миски. Те, у кого ее нет, ждут в стороне, пока доедят их товарищи, чтобы взять у них миску. Кухня располагается на территории основных зданий лагеря, и когда мы подходим, остаются лишь немногие гражданские заключенные. Мы замечаем надсмотрщика, который сначала с изумлением разглядывает нас, потом хочет подбежать к нам, чтобы что-то сказать, но вдруг, раскинув руки, падает. Стоящие неподалеку бросаются помочь ему, но их тут же останавливает милиция. Надсмотрщика избивают, не давая ему подняться, а потом оттаскивают в соседний барак. К нашему удивлению, на нем был китель немецкого офицера, полусорванные погоны указывали на высокий ранг. Он, наверное, совсем поизносился в этом лагере.
Дорожки между бараками на удивление чисты, а газоны ухожены, здания производят впечатление необитаемых. Странно наблюдать за силуэтами охранников в окнах и дверях, они вооружены до зубов, хорошо видны здоровенные дубинки. Тогда мы не знали, что находимся в одном из самых печально известных лагерей смерти в Польше. Именно здесь, незадолго до нашего прибытия, большая часть оставшегося населения Бромберга нашла свой ужасный конец, после чего их тела свалили в ямы в близлежащем лесу и забросали землей. По-видимому, теперь кровожадность решили обуздать, так сказать, официально, приказами свыше. А может, просто палачи умаялись. Позже, за решеткой и колючей проволокой, мы узнали все о лагере; из рассказов выживших мы узнали, как по ночам отъезжали грузовики, как раздавались пулеметные очереди. Слышали мы и о других методах: о том, как несчастных поливали бензином и поджигали, едва они выроют для себя могилу.[81]
В очереди за едой перед нами оставалось всего несколько человек. Вдруг из здания кухни выталкивают старика, он падает и катится вниз по ступеням, а стоящие снаружи милиционеры поддают ему дубинками. Женщина, стоящая в очереди, подхватывает упавшую на землю миску. На нее тоже немедленно обрушивается град тяжелых ударов, из ее разбитого носа течет кровь. Подгоняемая пинками, она, наконец, кое-как доползает до входа в ближайший барак. Старик, истекая кровью, лежит на земле, мужчинам приказывают унести его прочь.
С таким отношением в лагере мы сталкиваемся впервые, и нам ничего не остается, как сохранять хладнокровие. Наблюдая за происходящим, другие милиционеры с оружием наготове выстраиваются по другую сторону колонны-очереди. Мы прекрасно понимаем, что любая попытка оказать сопротивление бессмысленна, равноценна самоубийству. Но разве мы не солдаты? Разве можно позволять подобные вещи? Понятно, что наша апатия — следствие недоедания и истощения.
Каждому полагалось пол-литра жидкой еды, и, хоть убей, мы не могли определить, что это было: то ли кофе, то ли чай, то ли суп. А на самом дне миски плавали толстенные ломти, напоминавшие кожуру кормовой свеклы. Все были единого мнения на этот счет: наш обожаемый хозяин сыпанул засохшие куски картофеля и репы (то, чем обычно фермеры разбавляют корм для скота) в 6-литровый котел. Потом вскипятил варево и без соли выдавал в качестве дневного пайка. Тех, кто «протестовал» каким-либо образом, лишали пайков, а хлеба не было совсем. Все это время мы находились под строгим надзором, поэтому никто не решался вылить эту дрянь, разве что тайком, в уборных бараков.
Еще одна «святая ночь», еще одна миска супа, и снова без хлеба. Голод — страшная пытка. В середине дня нас строят «для отправки». Снова весьма дотошный «обыск», но, в конце концов, мы отправляемся. Под надзором охранников на велосипедах тащимся через весь город к лагерю Л[ангенау; Легново], расположенному в 10 километрах восточнее. Над входом висит громадный бело-красный флаг,[82] а на земле у флагштока — выложенный из камешков польский белый орел.
Останавливаемся у здания администрации. Всех заносят в списки, а потом мы отправляемся в административные бараки, где нас разбивают на группы по 20 человек. Нас принимает группа милиционеров, руководимая старшим офицером. Здесь даже можно помыться. Мы быстро раздеваемся и складываем одежду в кучу, а пока моемся, капрал и его люди скрупулезно выполняют свою работу — ни одна вещь не остается недосмотренной, ни один ботинок не остается непроверенным, они находят абсолютно все. Вот так мы лишились всего, что имели, за исключением одеяла, пилотки или шапки, костюма, френча и рубашки. Еще они забрали мой бумажник, где были спрятаны последние крохотные фотографии жены и детей.
Герой повести в 1941 году служил на советско-германской границе. В момент нападения немецких орд он стоял на посту, а через два часа был тяжело ранен. Пётр Андриянович чудом выжил, героически сражался с фашистами и был участником Парада Победы. Предназначена для широкого круга читателей.
Простыми, искренними словами автор рассказывает о начале службы в армии и событиях вооруженного конфликта 1999 года в Дагестане и Второй Чеченской войны, увиденные глазами молодого офицера-танкиста. Честно, без камуфляжа и упрощений он описывает будни боевой подготовки, марши, быт во временных районах базирования и жестокую правду войны. Содержит нецензурную брань.
Мой отец Сержпинский Николай Сергеевич – участник Великой Отечественной войны, и эта повесть написана по его воспоминаниям. Сам отец не собирался писать мемуары, ему тяжело было вспоминать пережитое. Когда я просил его рассказать о тех событиях, он не всегда соглашался, перед тем как начать свой рассказ, долго курил, лицо у него становилось серьёзным, а в глазах появлялась боль. Чтобы сохранить эту солдатскую историю для потомков, я решил написать всё, что мне известно, в виде повести от первого лица. Это полная версия книги.
Книга журналиста М. В. Кравченко и бывшего армейского политработника Н. И. Балдука посвящена дважды Герою Советского Союза Семену Васильевичу Хохрякову — командиру танкового батальона. Возглавляемые им воины в составе 3-й гвардейской танковой армии освобождали Украину, Польшу от немецких захватчиков, шли на штурм Берлина.
Антивоенный роман современного чешского писателя Карела Конрада «Отбой!» (1934) о судьбах молодежи, попавшей со школьной скамьи на фронты первой мировой войны.
Авторы повествуют о школе мужества, которую прошел в период второй мировой войны 11-й авиационный истребительный полк Войска Польского, скомплектованный в СССР при активной помощи советских летчиков и инженеров. Красно-белые шашечки — опознавательный знак на плоскостях самолетов польских ВВС. Книга посвящена боевым будням полка в трудное для Советского Союза и Польши время — в период тяжелой борьбы с гитлеровской Германией. Авторы рассказывают, как рождалось и крепло братство по оружию между СССР и Польшей, о той громадной помощи, которую оказал Советский Союз Польше в строительстве ее вооруженных сил.
Когда недоучившийся школьник Михаэль Брюннер вступал добровольцем в Вермахт, он верил, что впереди его ждут лишь победные фанфары, но он оказался в кромешном аду Восточного фронта. Таких, как он, немцы зовут Schlaumeier (дословно: «хитрюга»), а русские сказали бы: «хитрожопый» — циничный, себе на уме, отнюдь не склонный к самопожертвованию. Брюннер не брезговал ничем, чтобы спасти собственную шкуру, однако не избежал ни участия в самых кровопролитных сражениях второй половины войны, ни серьезных ранений.
Впервые на русском языке! Уникальные фронтовые записки офицера парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг». Откровения ветерана об ужасах войны на Восточном фронте. Поразительная судьба, достойная авантюрного романа.В начале войны Карлу Кноблауху довелось воевать и в передовом отряде пехотной дивизии, и наблюдателем воздушной разведки, а после тяжелого ранения, полученного в бою с советскими истребителями над Вязьмой, он по выздоровлении был направлен в парашютно-танковую дивизию «Герман Геринг», где всего за несколько месяцев сделал головокружительную карьеру — от командира взвода до командира батальона.
Редчайший документ Второй Мировой. Откровения ветерана Панцерваффе. Уникальный фронтовой дневник стрелка бронеавтомобиля Sd.Kfz 222, которые применялись для разведки и боевого охранения в составе передовых отрядов и разведывательных батальонов танковых дивизий. Автор прошел всю войну на Восточном фронте, что называется, «от звонка до звонка» — с 22 июня 1941 года до падения Третьего Рейха. В эту книгу включены его фронтовые записи, относящиеся к первому году Великой Отечественной.
Война на Восточном фронте глазами немецких разведчиков и танкистов. Продолжение фронтового дневника ветерана Панцерваффе, воевавшего стрелком на бронеавтомобиле Sd.Kfz 231. Великолепно вооруженные, отличавшиеся невероятной проходимостью, эти восьмиосные бронемашины по праву считались лучшими в мире и применялись для разведки и боевого охранения в передовых отрядах танковых дивизий Вермахта и войск СС.«Сегодня снаряд русского орудия влетел прямо через открытый люк водителя внутрь нашей бронемашины. Раздался страшный взрыв.