Смертеплаватели - [115]

Первым делом — воистину первым — Ахав сделал нечто, также подсказанное мудрым старцем. Избавился от человека, до жути похожего на него самого и также носившего имя Ахав. Двойника чтили, словно старейшину, ибо он-то и начал воскрешение всех горожан, поселившись в ещё затканных лианами, похороненных зеленью руинах. Жрец предупредил: Ахав-близнец опасен для планов спасения народа, он восприимчив ко всяким новшествам и, может быть, считает жертводаяние чем-то давно пройденным, ненужным, точно выпавшие молочные зубы… Плохому учит двойник доверчивых ялма виникооб.

Когда Ахава-первого, Ахава-бунтаря повели на верх пирамиды, под ножи чааков, он не сопротивлялся, лишь улыбнулся устало и снисходительно. Обидной была ухмылка вынужденного Жертводателя…

И вот теперь, спустя несколько месяцев, настоящий Ахав, «настоящий человек» — правитель города — под зонтом от солнца стоит на плоской крыше нового огромного дворца над головами толпы и, храня положенное внешнее безразличие, готов то ли ринуться вниз головой на площадь, то ли наброситься на людей свиты, всё громче шепчущихся позади. Он не делает ни того, ни другого, и оттого горше ненужная, не способная привлечь богов мука. Мука бессилия…

Внешний мир, безбожный мир воскресших вторгается в сокровенную жизнь родного города Ахава. Без стыда и совести за восходящей процессией следует некая летучая площадка под прозрачным колпаком, плывёт впритирку к лестнице. Двое, стоящих под куполом, держат перед собой нечто вроде оружия, направленного на жрецов и Жертводателей. А из-за угла второго уступа вдруг по дуге вырывается чудовищная искусственная бабочка с плоскими неподвижными крыльями и жужжащим трепетным кругом впереди головы; оставляя дымный шлейф, наматывает спираль вокруг пирамиды…

Боги вечные, да что это?! Один из Жертводателей вдруг оборачивается и даёт ахкину такую оплеуху, что тот белым голубем вспархивает со ступеней. Там сумятица: мечутся разноцветные плюмажи, ещё один жрец падает с уступа. Жертвы не хотят умирать!..

Разом ахнула, загудела, заволновалась тысячеголовая площадь. Воинов, пытавшиеся пробиться сквозь людское месиво к пирамиде, со злобой оттеснили; один начал было махать боевым топором, но был сшиблен под ноги и исчез…

Всё больше лиц оборачивалось к халач-винику, и не были они ни приветливыми, ни почтительными. Нарастал дружный говор, ширился крик, перекрывая рокот летучих повозок. От дворца за спиной правителя по широким ступеням уже бежали хольканы гвардии, готовясь врезаться в толпу…

Под оскорбительные возгласы и свистки халач-виник медленно повернулся спиной к площади… Ноги сами ускорили шаг, испуганно поджалась промежность. Позади упал первый камень.

XVI. Виола и Алексей. Галерея Воскресших. Развёртка Большого Нью-Йорка

Едва есть ли высшее из наслаждений, как

наслаждение творить.

Николай Гоголь

Маловероятно, чтобы человечество в целом

когда-либо отказалось от Искусственного Рая.

Олдос Хаксли

Чтобы добраться до музея, рано утром мы с Виолой взяли минилёт, лёгкую машину времён моей первой жизни. Зрелище под крылом, как и ожидали, развернулось ошеломительное. Было бы жаль пропустить его, явившись прямо в галерею с помощью динамики, то есть увеличив вероятность своего пребывания там до 1,0…

Нью-Йорк со своими билдингами, предтечами домоградов ХХІІ — ХХІІІ столетий, ранее прочих мегаполисов разросся до размеров города-страны; ну, а Сфера-воскресительница сделала его вообще нескончаемым и необъятным. В любом крупном городе, восстановленном памятью оживших, каждая улица вытягивалась вдесятеро, если не больше; дома, во времени сменявшие друг друга на одном участке, в развёртке строились рядом, один за другим. Если же дом стоял веками, сменяя лишь поколения жильцов, но не внешность, — он мог умножиться в любом тираже, стать улицей типовой застройки… Да, так было и в Риме, и в Кейптауне, и в Агре, — но здесь, вдоль берега Атлантики, простёршегося за орбиту Луны, развёртка обрела космический масштаб.

Несколько часов мчались мы над башенным лесом Манхэттена. Бродвей, застроенный тысячами причудливых театров разных времен, чудовищно пёстрый от вывесок и реклам, казался неким меридианом веселья, вдоль которого идут вечные карнавалы и парады. Здесь, может быть, самым ярким и впечатляющим образом воплотилось Общее Дело: к восторгу публики, валившей со всего света, собственными мюзиклами дирижировали Джордж Гершвин и Джером Керн, пели и отплясывали одновременно гении разных эпох — Мэрилин Миллер и Джин Келли, Фред Астер и Майкл Джексон; и молодая Джуди Гарланд с наслаждением выходила к рампе вместе со взрослой дочкой — Лайзой Миннелли, и Эндрю Ллойд Уэббер уже громыхнул рок-оперой о пришествии Христа в эпоху всеобщего воскресения… Нечто ещё более сказочное творилось разве что в Большом Голливуде, ставшем съёмочной площадкой в сотни квадратных миль, разом для всех легендарных режиссёров!

Наконец, на той размытой грани, где разновеликая застройка стала сменяться геометрическими горами домоградов, мы увидели искомое. Переливчатый бублик-тор висел без опоры над лугами и рощами окраины разбухшего Сентрал-парка. Это и была Галерея Воскресших, новейший из новых художественных музеев, где группа меценатов и предпринимателей от искусства собирала произведения, созданные мастерами прошлого