Смертельный вкус Парижа - [66]
Истощив ругательный словарик жены, от злобы и бессилия я перешел к тому, что могу сказать сам. Военный опыт подарил мне довольно приличный словарный запас, намного обширнее, чем тот, которым могла воспользоваться поскользнувшаяся женщина, даже убийца. Но и со всей своей окопной эрудицией я не придумал ничего подходящего. Исчерпав богатую лексику русского языка, я перешел на французский, затем на персидский, английский и так далее.
Удивительно, но этот несложный способ кабинетных размышлений – пить и ругаться – дал неожиданный результат.
3 июня, пятница
С утра в доме стоял густой аромат свежей выпечки и крепкого кофе. В последнее время завтрак все чаще готовила Антонина Михайловна, казачка, приходившая по утрам помогать по хозяйству, но сегодня радиоаппарат источал попурри из «Кармен», а это значило, что Елена дома.
Я быстро умылся и поспешил на кухню. Мой воробей стоял у рукомойника – взъерошенный, с засученными рукавами, в привычном домашнем халатике. Я кашлянул. Она обернулась. Между бровями залегли две новые морщинки, в глазах сидела тревога.
– Вкусно пахнет, – осторожно сказал я.
– Через пару минут будет маковый пирог.
Мне было мучительно стыдно даже мимолетных сомнений в ней, я подобострастно заметил:
– Нет в мире никого прекраснее женщин, готовых печь вкусные пироги своим мужьям.
Был вознагражден тенью улыбки:
– Налить тебе кофе?
– Буду очень благодарен.
Голос певицы выводил: «L’amour est un oiseau rebelle…» Я вспомнил о безумной проститутке, завлекающей этой хабанерой клиентов на ночном мосту.
Елена склонилась к духовке, вытащила противень, отрезала щедрый кусок воздушного пирога и подала его мне.
Солнечный свет заливал кухню, щебет птиц за распахнутым окном заглушал меццо-сопрано. Нет, либо я докажу невиновность жены, либо мы сбежим в Швейцарию. Так или иначе, я положу конец этому кошмару. И где-нибудь на берегу Комо мы разберемся с нашими отношениями. До тех пор у нас обоих связаны руки.
Но сегодняшний день будет поворотным.
Додиньи в палате не оказалось. Униженный и оскорбленный «рентгеном» при помощи инфракрасной лампы в подсобке, он благоразумно выписался из госпиталя.
Я предположил, что самоубийца-неудачник продолжил поправлять свое здоровье в темном углу «Полидора», и в обед отпросился у Мартины. Вышел на растопленную солнцем улицу, пересек Малый мост и углубился в тенистые закоулки Латинского квартала. И всю дорогу повторял про себя то самое вчерашнее ругательство.
Дойдя до ресторана, распахнул дверь. Из темного угла на меня уставилась ушастая и носатая физиономия Додиньи – точь-в-точь африканская маска. Через полупустой зал во весь голос я выкрикнул два слова. Он вскочил, тарелка со стейком тартар запрыгала по столу, но он даже не заметил – замахал руками, обрадованно заорал, сорвавшись на фальцет:
– Да! Да! Вот! Что я говорил?! Теперь-то вы мне верите?
– Merde, Додиньи, вы представляете себе, сколько ругательств мне пришлось перебрать? Вспомните, что вы говорили! Какой-то «кадавр фу», черт бы вас подрал!
– Так это он и есть! Только не «кадавр фу», а…
– Хватит, все, заткнитесь! – прервал я его. – Вы жалкое, недостойное создание. Сначала вы заставили меня разоблачать ваших коллег, потом хладнокровно взвалили на меня свое отравление!
– Не хладнокровно, не хладнокровно! – воскликнул он с искренним возмущением. – От безвыходности! Я страшно расстроился! Клянусь, я предпочел бы, чтобы обвинили Серро! Но что мне было делать?
– Как насчет того, чтобы сказать правду?
Он гордо вскинул голову:
– Это было бы глупо.
– Ах вот как?
Резким движением я двинул стол на него. Он закудахтал:
– Я собирался оправдать вас, клянусь, собирался! Но сначала я должен был как-то доказать, что это не я стрелял в Пер-Лашеза!
– Обвинив мою жену?
Он схватился за пальцы, захрустел и с вызовом ответил:
– Перед фактами я бессилен. И теперь я знаю, что даже вы больше не сомневаетесь в моих показаниях.
Я перегнулся через стол и с наслаждением процедил:
– Додиньи, мне удалось узнать, что в замке Лувесьен хранится подлинная кровать Людовика Пятнадцатого. Она была сделана по личному заказу короля знаменитым Шарлем Крессаном из розового дерева.
Он побледнел, приподнялся со стула:
– Вы обещали мне, что эта сделка не состоится без моего согласия!
Я откинулся, потянулся, зевнул и с наслаждением завершил свою крохотную месть:
– Ага-ага. Мы как раз достигли тех отношений, когда мне очень хочется скрупулезно соблюдать наши джентльменские соглашения. Подождите, голубчик. Это только начало. Шах войдет во вкус, все ваши гнилые патримуаны перекочуют в Персию. И дворцов, и денег у него хватит.
Он схватился за голову:
– Синдикат антикваров будет поставлен в известность!
– Не уверен, что он распечатывает ваши депеши.
Хранитель французской старины выглядел таким потерянным, что я сжалился:
– Смиритесь. Поздно заламывать руки. Владельцы уже договорились и получили задаток от иранского посольства. Продажа – дело решенное.
Додиньи протиснулся мимо стола и, натыкаясь на другие столики, выбежал из бистро. Я не останавливал его. Теперь я знал все. Оставалось объяснить необъяснимое и поправить непоправимое.
