Смертельный вкус Парижа - [43]

Значит, не антиквары и не Марго. Но не слишком ли поспешно я сбросил со счетов вдову неверного бонвивана? Клэр Паризо позвонила ей через двадцать четыре минуты после того, как Люпон покинул ресторан. От «Ля Тур д’Аржана» до квартиры Люпонов на авеню Монтень километров пять. За двадцать четыре минуты Одри легко успела бы вернуться домой на другой машине или даже на такси. Одри курит «Лаки Страйк». И конечно, ее подтвержденное Бартелем алиби выеденного яйца не стоит. Но все же я был уверен, что это не она. Вот только никак не мог сосредоточиться и сообразить, что именно оправдывает ее. Мелькало и тут же ускользало какое-то зыбкое впечатление или воспоминание о мадам Люпон, что-то в ней самой или в ее поступках, а может, что-то из услышанного или вычитанного в газетах, что решительно не подходило к образу или поведению убийцы. Оставалось лишь ощущение, которое мы испытываем, натыкаясь на знакомое лицо и затрудняясь припомнить, откуда оно нам знакомо.

Зато живчик Додиньи наследил повсюду. Валюбер знал о профессиональной и личной вражде Додиньи с Пер-Лашезом и наверняка нашел в ателье покойного угрожающую записку. Сразу после убийства Додиньи перестал обряжаться в свой примелькавшийся пиджак горчичного цвета с большими роговыми пуговицами. И точно такую пуговицу с клоком клетчатого материала песочного цвета я нашел рядом с рестораном. Допустим, инспектор не поспешит судить на основании улик, полученных от меня. Но официант ведь тоже сообщил, что наутро после убийства Додиньи что-то высматривал неподалеку от входа в «Ля Тур д’Аржан». Что же касается его алиби – оно и до ремарки Серро выглядело не прочнее соломенного домика младшего поросенка.

Елены дома не оказалось. Я не поленился, дозвонился до билетерской театра Сары Бернар и убедился, что Серро сказал правду: ведущая балерина, для которой Баланчин поставил историю о любви молодого человека к женщине-кошке, внезапно повредила ногу. Ее участие уже было анонсировано в прессе, но на премьере 27 мая на сцену вышла другая балерина – Алиса Никитина. Лжецов часто выдают избыточные подробности. Балетоман взахлеб восхищался Спесивцевой, а та, оказывается, в тот вечер вообще не выступала.

Да, несомненно, убийца – мой усердный помощник в расследовании Марсель Додиньи. Он наверняка знал, что Люпон празднует выход своего альбома в «Ля Тур д’Аржане». Возможно, он приперся к ресторану с намерением устроить скандал, а когда заклятый соперник выскочил на улицу, неврастеник поддался пароксизму яростной ненависти и напал на Люпона, помешав тому преследовать Елену. Драка вышла из-под контроля и закончилась выстрелом. Увидев рухнувшего и истекающего кровью человека, Додиньи, который и в обычных обстоятельствах не владел собой, запаниковал и скрылся с места преступления, бросив раненую жертву. А когда его заподозрили, стал с жаром сваливать свое преступление на сообщников Пер-Лашеза. Как только Валюбер узнает, что Додиньи солгал насчет балета, он выжмет из психопата признание, как весенний сок из заломленной березы. С Елены будут сняты все подозрения. Тем не менее мне было жаль бедолагу. Взбалмошный, обуянный маниакальной страстью, раздираемый завистью, желчью, злобой и ревностью, остервенелый защитник обветшавших табуретов вызывал в окружающих брезгливость и инстинктивную неприязнь. Но мне этот искренний фанатик антикварного наследия был все же приятнее, чем циничный пузанчик Серро, напыщенный дурак Годар, проныра Кремье и декадент Мийо.

Я налил бокал лафита, распахнул оконные рамы, сел на подоконник. Догорал долгий летний золотистый вечер. Внизу шуршали машины, мерно цокала кобыла, тащившая фургон золотаря, где-то далеко прозвенел трамвай, булочник Вернье запер дверь буланжери.

Спустя полчаса подкатил автомобиль Дерюжина. Дмитрий выскочил, обошел вокруг машины, галантно распахнул дверь со стороны пассажира. Сначала вынырнула ножка в вискозном полупрозрачном чулке и туфельке с блестящей застежкой, потом появилось сложное архитектурное сооружение, в котором я признал очередной шедевр жены. Шляпка обменялась парой фраз с кепкой Дерюжина, кивнула, троекратно расцеловалась с ее хозяином в обе щеки и поплыла к подъезду. По дороге Елена вскинула улыбающееся лицо к окну.

Когда я распахнул ей дверь, от улыбки уже не осталось и следа. Мы оба словно уксуса хлебнули.

– Вы сбежали с выставки и потерялись? – Я постарался, чтобы это не звучало обвинением.

– Я проголодалась, но видела, что ты занят, и не хотела тебе мешать. Дмитрий Петрович сводил меня в очаровательную чайную по соседству, она тоже принадлежит князю Куракину. Дерюжин, как и всегда, оказался там чьим-то командиром, спасителем и дорогим гостем. Нас на убой закормили блинами и пирогами.

Она и меня клюнула в щеку, от нее пахнуло вином.

– Разумно ли появляться в кабаке с посторонним мужчиной, когда все газеты обзывают тебя роковой женщиной?

Ее ниточки-брови дрогнули, на скулах выступили красные пятна.

– Не понимаю, почему это менее разумно, чем обедать на террасе «Фландрена» с любовницей Люпона.

– Я встречался с ней только в надежде выяснить что-нибудь.