Смертельный холод - [65]

Он знал, что должен бы все рассказать Иветт. Знал, что эта выдумка, начавшаяся как его спасательный плот, стала якорем для его маленькой дочери. Но Иветт боготворила его, а Ари Николев так любил видеть это выражение в ее серых глазах.

– Я буду звонить тебе каждый день, – сказал он, поднимая с кровати ее легкий чемодан. – Мы должны держаться друг за друга. – Он улыбнулся и наклонил голову в ту сторону, откуда без конца доносились крики окопавшихся в гостиной родственников, орущих друг на друга. – Я горжусь тобой, Иветт, и я знаю, ты добьешься успеха. Иначе и быть не может.

– Да, сэр.

Ни один из этих долбаных родственников и головы не поднял, когда она уходила. Отец донес ее чемодан до машины, положил его в багажник.

– Если случится столкновение, ты не получишь чемоданом по голове.

Он обнял ее и прошептал в ухо:

– Удачи тебе.

И вот уже она в Трех Соснах. На вершине дю-Мулен она сбросила скорость – машину чуть занесло на скользкой дороге. Внизу сияла деревня, огни на высоких деревьях проливали красный, зеленый и синий цвет на белый снег и лед, которые становились похожи на гигантское витражное стекло. Агент Николь видела людей, движущихся перед окнами магазинов и частных домов.

Какое-то чувство всколыхнулось в ее груди. Тревога? Может быть, протест против того, что она покинула собственный теплый дом и приехала сюда? Нет. Она немного посидела в машине, и ее плечи постепенно поникли, а дыхание стало спокойным, ровным. Она попыталась распознать это странное чувство. Потом, нахмурившись, уставилась через лобовое стекло на веселую маленькую деревню и вдруг поняла, что это за чувство.

Облегчение. Не то же ли самое чувствует человек, сбрасывая груз с плеч, освобождаясь от тревоги?

Зазвонил ее сотовый. Она помедлила, зная, кто звонит, и не желая отпускать свою последнюю мысль.

– Oui, bonjour. Да, сэр, я в Трех Соснах. Я буду вежлива. Я завоюю его доверие. Я знаю, как это важно. Все будет в порядке, – сказала она в ответ на его предупреждение.

Она отключилась и сняла ногу с тормоза. Машина заскользила в деревню и остановилась перед гостиницей.

Алиенора и Генрих не щадили друг друга. Их сыновья шли вразнос, грызлись между собой и с родителями. Каждый персонаж взрывался, осыпая других осколками. Все было губительно и блестяще. К концу Гамаш посмотрел на свою тарелку и с удивлением обнаружил, что она пуста. Он не помнил, как ел. Он не помнил, как дышал.

Но одно он знал. Будь у него выбор, он бы ни за что не выбрал своими родителями Алиенору и Генриха. Гамаш сидел, глядя на заключительные титры, и спрашивал себя, что же он упустил, – а он был уверен, что что-то упустил. У Си-Си были свои причины держать при себе эту кассету, взять себе имя де Пуатье и, вероятно, были причины, чтобы выкинуть в мусорное ведро хорошую кассету. Эта кассета была найдена среди мусора. Почему?

– Может быть, она купила дивиди, – сказала Клара, когда он попросил их высказывать предположения. – Мы постепенно переносим нашу коллекцию на дивиди. Все любимые фильмы Питера запилены, потому что он снова и снова смотрит любимые эпизоды.

– Всем привет, – раздался из кухни веселый голос Габри. – Я слышал, тут у вас вечер кино. Я не опоздал?

– Фильм уже закончился, – сказал Питер. – Извини, сынок.

– Раньше никак не мог вырваться. Пришлось ухаживать за больным.

– Как там инспектор Бовуар? – спросил Гамаш, выходя в кухню.

– Все еще спит. У него грипп, – объяснил остальным Габри. – Меня не трясет? Надеюсь, я не заразился.

Он подставил лоб Питеру, но тот проигнорировал его.

– Даже если ты и подхватил заразу, нам ничто не грозит, – сказала Рут. – Вероятность того, что болезнь передастся от Габри к человеку, очень мала.

– Сука.

– Шлюха.

– Так он теперь без присмотра? – спросил Гамаш, раздумывая, не стоит ли ему вернуться в гостиницу.

– Эта ваша агент Николь приехала и зарезервировала себе номер. Даже заплатила за себя – вытащила из кармана такой маленький ролик из скрученных купюр. В общем, она сказала, что присмотрит за ним.

Гамаш понадеялся, что Бовуар не придет в сознание.

Бовуара посетил кошмар. В своем бреду он видел себя в постели с агентом Николь. И тошнота снова стала одолевать его.

– Вот сюда, – донесся до него довольно приятный женский голос.

Корзинка для мусора каким-то образом поднялась и оказалась у самого его рта. В желудке у него ничего не осталось, а потому дело закончилось одним лишь рвотным позывом.

Он снова упал на влажные простыни и испытал какое-то странное чувство: будто ему отерли лицо и рот, а на лоб положили холодную тряпицу.

Жан Ги Бовуар провалился в глубокий сон.

– Я купил десерт. – Габри показал на коробку на столе. – Шоколадный торт.

– Знаешь, у меня такое чувство, что ты начинаешь мне нравиться, – проворчала Рут.

– Вот что значит быть геем. – Он улыбнулся и принялся доставать торт.

– Я приготовлю кофе, – сказала Мирна.

Гамаш очистил тарелки и напустил горячую воду в раковину, чтобы их вымыть. Отмывая тарелки и передавая их Кларе, стоящей с полотенцем в руках, он поглядывал в хваченное инеем окно на огни Трех Сосен и размышлял о фильме. «Лев зимой». Он вспоминал персонажей, сюжет, безжалостную ругань между Алиенорой и Генрихом. Этот фильм рассказывал об искореженных, вывернутых, растраченных впустую любви и власти.