Смерть во спасение - [40]

Одна надежда на то, что у юнца терпения не хватит, разбойники его пересидят. Ярославич хоть и понимал своим малым умом, что лезть на рожон не стоит, но его так и подмывало пойти на обострение. Он показал Шешуне на лук, и тот, устыдившись перед мальцом в трусости, всё же достал его из-за спины и приготовил стрелу. Теперь княжич должен вызвать огонь на себя, тогда таинник сумеет убрать ещё одного лучника. Но дразнить этих псов опасно. Они не простят и малейшей оплошности. И слух у обоих отменный. А допустив промашку, будут класть стрелы на его перекат.

Александр огляделся и заметил узкую ложбинку, слегка присыпанную, в которую легко поместится. Вся затея лишь в быстроте двух переворотов. Первый княжич успевает сделать до выстрелов, а вот на втором может попасться, если кто-нибудь из двоих выстрелит по ходу его перемещения. Но надо рисковать. Он не выдержит долгой засады. Тело уже ноет, а душа клокочет, рвётся наружу. Тут ему с лучниками не тягаться.

Александр выстрелил, перекатился в ложбинку, и обе стрелы шмыгнули над головой. Никто по ходу послать железный наконечник не рискнул. Шешуня радостно мигнул глазами, значит, не проворонил, успел зацепить одного из ворогов. А далее всё развязалось мгновенно. Послышался треск кустов, топот копыт. Видимо, последний, лишившись подмоги да поняв, с кем имеет дело, судьбу решил не испытывать, сбежал, бросив обоих. Шешуня тоже сообразил, что случилось, вытянул голову, приподнялся, а ещё через мгновение, уже не таясь, встал во весь рост.

Первого из нападавших княжич уложил наповал. Стрела пробила лоб и прошла до половины. Он лежал с вытаращенными глазами, словно удивляясь этой неожиданной смерти. Второму же таиннику, уже в летах, крепкому да плечистому, Ярославич угодил в живот. Будь на вороге доспехи или хотя бы кольчужка, ничего бы не случилось, кафтан же защитить не смог, стрела вошла глубоко, и рубаха уже напиталась кровью. Но разбойник ещё шумно дышал и не мигая смотрел на отрока.

   — Кто таков, откуда? — обнажив меч и приставив его к шее ворога, потребовал Шешуня.

   — Прикончи меня, ничего я тебе не скажу, да и нечего глаголить, — прошептал тать.

   — Кто третий? На кого руку, псы, подняли? На княжеского сына! Отвечай по чести, если ты русского духа, не погань душу перед кончиной.

   — На него и подняли, — помедлив, глухо отозвался разбойник. — Да не мы всё затеяли, сами люди подневольные. Жёны да дети наши остались в руках тех, кто послал убить его. Либо одна жизнь княжича, либо их, а у меня семеро ребятишек «мал-мала-меньше». Да обещали по возвращению кошель золотых монет. Но, видно, Бог княжича бережёт, и сам он оказался проворнее...

   — Кто послал?

   — Лучше тебе совсем их не знать, боярин, — ответил тать. — Волки дикие степные, вот кто нас послал. У них пасти огромные, зубы железные, усталости, боли и пощады они не знают. И тьма их несметная. С ними воевать никому из вас не по силам, потому не томи больше душу расспросами, прикончи меня.

Шешуня оторопел, услышав эти слова.

   — Ты чего несёшь? Какие волки с железными зубами? Кого запугать хочешь?

Разбойник закрыл глаза, устав разговаривать с таинником. Шешуня ткнул его мечом в бок, окровавив его.

   — Говори, пёс! Или я на куски тебя порежу. — Шешуня собрался нанести ещё один удар поверженному врагу, но Александр остановил таинника:

   — Не трожь его. Кто с лежачим да раненым воюет?

   — Спасибо, княжич! Дай Бог тебе ни в один из силков не попасть. На прощание скажу: враги твои никогда тебя в глаза не видели и на земле вашей не бывали, и неведомо мне, почему они убить тебя повелели. Так и умру, сей тайны не узнав. Прости глупца перед смертью, что ввязался в недоброе дело, хоть и не по своей воле. По заслугам и получил. Прости, коли можешь!

   — Прощаю тебя, — произнёс Александр.

Вскоре разбойник испустил дух. Впервые на глазах княжича умирал человек, и его смерть потрясла отрока. Он долго не мог прийти в себя, унять озноб, его сотрясавший. Таинник, видя эту немочь, стиснул отрока за плечо.

   — Все мы странники на этом свете, как пришли неведомо откуда, туда и уйдём...

   — Надо бы похоронить их...

   — Кровоядцев этих? За то, что они чуть нас не убили? Да пусть волки их тела по кускам растащат, а души их покоя нигде не найдут. Собакам собачья смерть!

   — Они не виноваты, их заставили, а смертью уже наказаны, но они русичи, как мы, и христиане...

Шешуня даже не дал договорить княжичу, глаза его округлились, и он запылал праведным гневом:

   — Да чтоб я своему врагу могилу рыл? Ты уж прости меня, княжич, но никогда этого не будет. Себя надо уж так не уважать, дабы до такого дойти. Услышал бы отец твой эти слова, он бы задохнулся от обиды.

Александр поник головой, во многом соглашаясь с Шешуней. Но он помнил и наставления отца Геннадия: «Нет отпетых злодеев и нет чистых праведников. Каждый из нас грешен и каждый стремится быть лучше и похожим на Христа, а потому и прощать надо, и уважать даже того, кого прозывают никчёмным и негодным». — «И злодея уважать надо?» — спросил Саша. — «А что же, он не человек? Оступиться может каждый. Но разве каждый злодей?»