Смерть во спасение - [39]

   — Я знаю, он сдержит слово, — добавил Чингисхан. — А князя русского и род его будет кому остановить!

Александр страдал из-за происшедшей перед отъездом стычки с отцом. Княжич ведал, что суровый родитель не любит телячьих нежностей, для него привычнее сидеть в седле и крутить мечом, коим тот владел искусно, — Ярославич ныне утром сам в этом убедился. Князь, как лев, налетел на врагов, а когда крестоносцы, опомнившись, попытались всё же оказать сопротивление, то один яростный вид полководца и его сверкающий на солнце меч, от которого отлетали божьи воины, повергли их в неописуемый страх. Они дрогнули и оборотились спинами. В тот миг, наблюдая за боем с высокого речного берега, душа Александра наполнилась гордостью за отца, он так переживал, что сам не заметил, как стал размахивать руками, повторяя его атакующие удары и стараясь их запомнить. И всё же княжич отмечал и другое: как теплеет отцовский взор при виде Феодора, как князь его внимательно слушает, как даёт советы, как ласково треплет по затылку, а взгляд, обращённый к нему, Александру, мгновенно становился тусклым и рассеянным.

Возможно, отчасти он сам виноват. Когда родитель приезжает в дом из долгого похода, Феодор, вопя от радости, бежит к нему навстречу, кидается на шею, Александр же с застывшим лицом стоит рядом. Уже мать, подталкивая его в спину, шепчет: «Ну иди же к отцу. Что ты стоишь?»

Он подходит, робко прижимается к его ноге, обхватив её, но князь на руки сына не берёт. Похлопает по спине в знак приветствия, вот и все нежности.

Они уже давно скакали по лесной дороге: двое слуг впереди, Шешуня рядом. Хвойный лес плотной стеной подступал с обеих сторон, и в душу закрадывалась тревога. Она мелькнула ещё в тот миг, когда отец растоптал оберег, что-то зловещее, роковое почудилось Александру в этой ярости, точно она кем-то искусно направлялась. И отец Геннадий дважды нашептал: «Не снимай оберег!» Монах слишком умён, чтобы заниматься глупостями: вырезать птичек с женскими ликами, освящать их да тайком вешать на шею.

Всё случилось в последние две недели. Византиец внезапно обеспокоился и попросил мать не выпускать сына одного в город.

   — Лучше совсем не выпускать, — добавил он.

Мать жаловалась нянькам, утверждая, что монах заговаривается, и она не ведает, стоит ли и дальше его подпускать к детям. Нянька же, ободрённая этой хулой, стала пересказывать городские сплетни, распускаемые про монахов. Оказывается, они выкапывают мертвецов, варят их и едят, а из гнилых кишок свои снадобья готовят. Александр не поверил в эту чушь, мать же всплеснула руками, ойкнула и закачала головой:

   — Да неужто едят?

   — Люди сами видели! — перекрестилась нянька. — По ночам варят, так вонища жуткая прёт из келий-то. Один монах, живший по соседству, задохнулся, и наутро его мёртвым нашли. И никто не видел, как его закопали. Видно, и его съели!

Александру потом большого труда стоило убедить Феодосию в обратном. К его счастью, она неожиданно вспомнила, как на масленицу отец Геннадий отказался от пирогов с требухой, сказав, что мяса и скоромного вообще не ест, а яйца и кур берёт для Петра с Иоанном. Сам же он питается орехами, кореньями, разной травой, овощами, всем тем, что растёт. И даже рыбу не ест. И тоскует очень по морским водорослям. Правда, недавно нашёл одну травку, которая на речном дне гнездится, она хоть и не такая вкусная, но всё же.

Это мать успокоило, и она отца Геннадия не прогнала. Княжича же удивило другое: зачем людям вообще нужно сочинять столь дикие небылицы? Это явная ложь, но она кому-то нужна. Для чего?..

Александр задумался, но словно кто-то в спину его подтолкнул, и он снял лук с плеча. И в ту же секунду мимо уха просвистела стрела, а двое слуг, ехавших впереди, сражённые насмерть, полетели с лошадей. Ярославич моментально скатился на землю, уполз в кусты, за ним последовал Шешуня.

   — Сколько ж их? — прошептал он.

   — Трое, — спокойно ответил княжич. — Три стрелы были разом пущены. Одна в меня не попала.

   — То-то они не спешат объявляться. Осторожничают...

Александр заметил, как шевельнулся низкорослый ельник, и мгновенно послал туда стрелу. И сразу же понял: попал. Веточки судорожно дрогнули и затихли. Сам же он, едва отпустив тетиву, ловко перекатился на другое место, ибо выстрелом выдал своё убежище. И не зря. Две стрелы мгновенно прошили ёлочку, за которой он прятался, и чуть замешкайся княжий отрок, расстался бы с жизнью...

Теперь их двое на двое, это всё же полегче. Страха Ярославич не чувствовал, лишь странный азарт примораживал кожу. А вот Шешуня, увидев, как княжич чуть на тот свет не отправился, боялся после этого и пальцем пошевелить, позабыв о своём луке и стрелах.

Александр, откатываясь, успел-таки углядеть, что два других разбойника прячутся за могучими соснами, и тут уж надобно ждать, пока они сами себя обнаружат. Но, судя по всему, оба татя не новички в ратном деле и по глупости свои жизни не отдадут. Потому они теперь и соображают, как им лучше поступить, дабы выманить из укрытий противную сторону. Но из-за сосен плохо наблюдать. Вороги и стреляли наугад, по слуху, услышав щёлк спускаемой тетивы, и точность стрел — знак немалой искусности лучников. Но княжич и сам в этом не промах.