Смерть в замке - [2]

— Альдина… «Гипнэротомахия Полифила?» — молодой человек помрачнел.

— Боюсь, что вам придется дождаться мэтра Кардоннэ, — сказал он. — Это деревенский нотариус и дядин душеприказчик. Думаю, он сделает все, чтобы помешать распродаже, поскольку не одобряет моих планов, связанных с переустройством. Большая часть библиотеки находится у него под замком, но я уверен, что он позволит вам взглянуть на альдину, когда придет вечером обедать… А вот и Жаннет!

По лестнице, близ которой мы сидели, спускалась маленькая нарядная молодая женщина с волнистыми каштановыми волосами, голубыми глазами и прелестным дерзким носиком. Я в жизни не видывал такой крошечной ножки и таких восхитительных щиколоток, выглядывавших из-под платья. Она была несколькими годами моложе Франсуа.

— Мадемуазель Лакур — мистер Бендер, американский библиофил, — представил нас Франсуа. — Его интересует альдина. Когда мэтр Кардоннэ вернется из деревни?

— Не раньше шести, — ответила девушка.

— Мадемуазель Лакур — мой секретарь, — продолжал Франсуа. — Я похитил ее у одного антиквара из Одеона и привез сюда. Теперь она составляет каталог дядиной библиотеки. Мне пришлось долго уговаривать ее уехать из Парижа, но в конце концов она сжалилась над моим невежеством и пришла на помощь. Не знаю, что бы я без нее делал.

Произнеся эти слова, он серьезно, без улыбки взглянул на нее.

Она задумчиво улыбнулась в ответ. В ее глазах читались обожание и глубокий безотчетный страх, как будто она чувствовала, что не имеет права на счастье, которое ей выпало, и боится потерять его в любую минуту. Вряд ли Франсуа имел в виду дядюшкин каталог, когда говорил, что пропал бы без Жаннет Лакур. Да и ее поведение подтверждало мою догадку.

Оставалось только ждать, когда придет мэтр Кардоннэ. Он появился ровно в шесть и привел с собой двух гостей. Они приехали в сверкающей, черной, длинной «испано-сюизе», принадлежавшей доктору Хьюго Сторчу. Румяный и бодрый на вид, несмотря на седину и сутулость, доктор Сторч, швейцарский антиквар, рассказал, что приехал из Парижа, чтобы выторговать бомюрскую библиотеку.

Другой пассажир, сидевший позади нотариуса, бледный как мертвец, с виду завсегдатай баров и казино, оказался дальним родственником покойного дядюшки. Звали его Жюль Пюжо. Когда Пюжо и Франсуа здоровались, все почувствовали, что атмосфера накаляется. Они даже не подали друг другу руки. Не нужно было быть ясновидцем, чтобы мгновенно понять: Пюжо явился в Бомюр не с благими намерениями.

Сам нотариус оказался пухлым напыщенным человечком с совиным личиком, украшенным бородой. Он говорил с сочным бургундским акцентом, раскатисто произносил «р», тянул «о» и назойливо распоряжался всем, даже размещением Пюжо и доктора Сторча в комнатах. Последнего он заставил поставить автомобиль прямо во внутренний двор замка, поскольку гаража не было.

Франсуа представил меня нотариусу и объяснил, что я интересуюсь альдиной.

— После обеда! — заявил мэтр Кардоннэ. — Доктор Сторч тоже выразил желание взглянуть на коллекцию. Я попросил его остановиться в замке, поскольку не исключено, что завтра аукцион вообще не состоится.

— Не состоится?! — вскричал в ужасе Франсуа.

— Ваш кузен Жюль Пюжо возбудил иск о разделе имущества, — объяснил мэтр Кардоннэ. — По-видимому, придется все опечатать до тех пор, пока вопрос не будет решен.

— Но Жюль упомянут в завещании дяди…

— У него свои притязания, — уточнил нотариус.— Предлагаю собрать завтра утром семейный совет. Из Дижона приедет адвокат вашего кузена, и мы с ним решим, состоятся ли торги.

— Они непременно должны состояться, — возразил Франсуа. — Прибудут покупатели из Парижа. Из Америки уже приехал господин Бендер, и вот теперь доктор Сторч…

— Закон есть закон, — промолвил нотариус с важным видом. — Не я издаю законы и не мне их менять. Там видно будет. О, по-моему, пахнет жареным барашком, дорогой Рене?

Мой взгляд отметил энергичное лицо нотариуса, болезненное, недоверчивое выражение кузена Жюля Пюжо, затем встретился с напряженно-мрачными глазами Рене Франсуа и очаровательно озабоченным взглядом Жаннет Лакур. Она вошла сообщить, что обед будет подан через пять минут. Лишь вежливое розовое лицо доктора Хьюго Сторча оставалось невозмутимым.

Несмотря на обилие блюд и восхитительное вино, обед полностью расстроился. Ничто не могло развеять холодной враждебности. Канделябры освещали ледяной мрак громадного, похожего на пещеру, обеденного зала. Я чувствовал, что руки покрываются гусиной кожей, и несколько раз порывался предложить разжечь дрова и хворост, сложенные в огромном камине, однако сдерживался, пытаясь понять, почему на душе у меня было так тревожно.

Когда дворецкий внес гигантскую лепешку сыра «бри», Жюль Пюжо открыто перешел к ссоре. Опершись о стол, он подался вперед и спросил Франсуа:

— Кузен Рене, вам бы очень хотелось, чтобы я покинул Бомюр и не мешал продаже вашей библиотеки, не правда ли?

Франсуа не ответил. Он даже не взглянул на Пюжо и сжал губы так, что они побелели. Пюжо откинулся назад и рассмеялся.

— Ну, вот вы и ответили, — сказал он. — Разумеется, вы бы дорого заплатили, милейший кузен Рене, за то, чтобы я уехал.