Смерть в доме творчества - [18]

— Скатертью дорога, то есть? — подозрительно оглянулся Миша.

— Нет, я рад за вас. Вам там лучше будет, раз вы здесь чувствуете себя не на своем месте. Вот и езжайте, и слава богу. Чего там, я бы и сам не прочь вернуться на родину…

— Ну, не смешной ли вы человек, — усмехнулся Миша, не обращая внимания на бессмысленную последнюю фразу С. и по-прежнему тяня его за руку. — Я еще только вызов оттуда получил, а вы «езжайте»! Как будто отправиться в Израиль — это сел и поехал. Нет, мне предстоит за это бороться, жестоко бороться со всем этим вашим… устройством.

Писателю совсем не хотелось обсуждать теперь с Мишей это устройство. Ему хотелось одного: чтобы тот отпустил его, не обидевшись. Он уже сильно устал, так как молодому человеку не пришло в голову забрать у него чемодан.

— Вот видите? — просительно сказал он. — Вам на эту борьбу понадобятся все ваши силы. Так зачем же вам эти глупые проверки? Не с пулями вам сражаться придется, а совсем с другим, гораздо хуже, и вы не отступите, как теперь отступаю я. Правда же?

— А вы все о своем! Ну, и застращал он вас, — фыркнул Миша, продолжая тянуть С. за руку.

Вдруг он остановился и бросил руку писателя:

— Знаете что? У меня идея. К черту пульки!

— Конечно, Миша, конечно, совсем не нужно, — поспешно согласился С.

— Пошли назад, быстро, ну!

Миша круто развернулся и потянул писателя назад.

— Сейчас сделаем проверку огнем более реалистического рода! Беляков, наверное, уже в столовой!

— Нет, нет, Миша, я туда не вернусь… Я на станцию…

— Ладно, идите себе потихоньку. А у ворот подождите меня. Принесу вам вашу книжку. Из зубов вырву и принесу, вот не я буду.

— Не надо, Миша. Вы ведь и сами его боитесь. Вспомните, как вчера, за ужином, когда я просил вас подтвердить…

— То вчера, а то сегодня…

— И ничего ведь это не изменит… Ну, даже и будет у меня книжка, и что…

— Да где же не изменит! — перебил писателя Миша, как обычно, не слушая. — Мне вон что предстоит, а я, по-вашему, даже этого не смогу? Все теперь изменилось. Смогу, теперь смогу! Отличная разминка. Вырву и принесу, — крикнул он, убегая.

С. пошел в сторону станции, думая, что Миши он, скорее всего, больше уже не увидит. Не справиться ему с Беляковым, а признаться будет стыдно.

Писателю, может быть, и грустно было немного от этого, и любопытно, наверное, было бы узнать, добьется ли молодой человек выезда в свой Израиль, который он так забавно назвал «своей родиной», и как он приживется, такой нервозный, изнеженный, не приученный к тяжелой работе, в этой агрессивной стране солдат и пионеров… Но все эти ощущения были подернуты тоскливой пеленой потери и потерянности, и С. стремился домой, домой, в свой безопасный угол, проклиная себя, что его покинул.

У ворот домтворческой дачи он лишь слегка замедлил шаг, но не остановился, хотя и заметил краем глаза, что там что-то происходит. Кто-то громко, но неразборчиво кричал по телефону, из служебного выхода выскочила подавальщица Зина и бросилась в подсобку. За распахнутыми окнами террасы обитатели не сидели, а толпились у одного конца стола. Неужели Миша устроил-таки Белякову скандал, смутно полюбопытствовал писатель. Или, скорее, Беляков Мише? Но проверять не стал, чувствуя, что для него это все равно, и пошел дальше. Домой, домой!

Уже видна была станция электрички, уже писатель чувствовал себя почти в безопасности, как вдруг позади раздалось:

— С., стойте!

Миша.

Писатель устало остановился. Опять разговоры, объяснения, неловкость… Зачем это он…

— Вот, держите!

Писатель обернулся. Запыхавшийся Миша подбегал к нему, держа в вытянутой руке книжку.

— Что там творится! Что творится! — крикнул Миша и сунул книжку писателю.

— Какой вы молодец, Миша… Вот не ожидал… — С. поставил чемодан наземь и поспешно распахнул пальто, чтобы спрятать книжку во внутренний карман.

Миша только досадливо махнул рукой:

— Да где молодец… Беляков-то…

— Как же вам удалось?

Вот она и у сердца, книжка, но радости не было, только желание скорее распрощаться.

— Беляков-то!

— Что Беляков?

— Копыта откинул!

— Что вы говорите, Миша? — недоуменно переспросил С.

— Что слышите! Беляков сыграл в ящик!

— Миша, — с горечью проговорил писатель, — это скверная шутка.

— Да какая шутка? Говорю вам, безболезненно скончался во сне! Кондратий его хватил!

— Умер?!

— Умер, умер, неживой стал!

— Умер…

— И никакой мне разминки не досталось. Никакого испытания огнем. Просто вошел да и взял с ночного столика. А он лежит под простынкой и ни гу-гу. А я-то пыжился, с духом собирался… вот так со мной всегда!

Беляков умер… Иваша Беляков…

— Старуха говорит, он еще с вечера нехорош был, на давление жаловался…

— Иваша Беляков умер…

— Да вы чего, С.? Вам радоваться надо, чего вы… И уезжать теперь незачем…

Но и оставаться было незачем.

* * *

Дома С. сразу же сел писать. Он начал со своего приезда в дом творчества, записал свою встречу с Беляковым за первым ужином, затем за вторым, а затем и весь разговор в беляковской комнате, передал как можно точнее все слова, и его и свои. А там, в процессе писания, начали вспоминаться разные эпизоды, связанные с молодым Иваном, кем он был и что делал, как он был смел и удал, и как ухаживал за Лизкой-перепиской, и как относился к нему, С., и что они вместе прошли, а там вспомнилось ему, как и почему они разошлись, а там…