Смерть в чужой стране - [65]

— Гвидо, — Голос Амброджани звучал почти умоляюще.

— Я хочу поговорить с ним у него дома, и я не хочу, чтобы он ушел до того, как я сумею с ним поговорить.

— Гвидо, нельзя же врываться в дом к людям в половине восьмого утра, даже если это американцы.

— Если вы мне дадите адрес, я, возможно, смогу взять машину до его дома здесь. — Говоря это, он понял, что это невозможно: сообщение об этой просьбе обязательно дойдет до Патты, а это не приведет ни к чему, кроме неприятностей.

— Какой вы упрямый малый, а? — произнес Амброджани, но в голосе его было больше уважения, чем недовольства. — Ладно, я подойду к поезду. Я приеду на своей машине, мы сможем припарковаться у его дома, и всей округе не придется удивляться, что мы там делаем.

— Спасибо, Джианкарло. Буду весьма признателен.

— Надеюсь, что так. Семь тридцать, в субботу утром, — сказал Амброджани с недоверием в голосе и положил трубку прежде, чем Брунетти успел что-нибудь добавить. Ладно, по крайней мере ему-то не нужно будет держать в руке дюжину красных гвоздик.

На следующее утро Брунетти удалось вовремя добраться до вокзала, так что он успел даже выпить кофе до отхода поезда, а потому был довольно любезен с Амброджани, когда тот встретил его на маленьком вокзале Гризиньяно. Майор выглядел на удивление свежим и бодрым, словно он давно уже встал, и Брунетти, в его теперешнем настроении, это показалось слегка раздражающим. Они зашли в бар напротив вокзала, каждый взял по чашке кофе и булочке, майор легким кивком дал понять бармену, что хочет добавить в кофе глоток граппы.

— Это недалеко отсюда, — сказал Амброджани. — Пара километров. Они живут в особняке на две семьи. Во второй половине живет владелец дома с семьей. — Заметив вопросительный взгляд Брунетти, он пояснил: — Я велел одному человеку походить и поспрашивать. Особенно сказать нечего. Трое детей. Они живут здесь больше трех лет, всегда вовремя вносят квартплату, ладят с хозяином. Жена у него итальянка, так что это помогает отношениям с соседями.

— А мальчик?

— Он здесь, вернулся из больницы в Германии.

— И как он?

— Пошел в школу в сентябре. Он, кажется, здоров, но один из соседей сказал, что на руке у него отвратительный шрам. Как будто от ожога.

Брунетти допил кофе, поставил чашку на стойку и произнес:

— Поедем к ним, и я расскажу вам, что мне известно.

Пока они ехали по спящим аллеям и улицам с трехрядным движением, Брунетти рассказал Амброджани о том, что он узнал из прочитанных книг, о ксерокопии истории болезни сына Кеймана и о статье в медицинском журнале.

— Сдается мне, что она или Фостер сложили все это вместе. Но это еще не объясняет, почему их обоих убили.

— Вы тоже думаете, что их обоих убили? — спросил Брунетти.

Амброджани отвернулся от дороги и посмотрел на него.

— Я никогда не верил, что Фостера убили при ограблении, и я не верю в передозировку. Не важно, что все это было так хорошо инсценировано.

Амброджани свернул на еще более узкую дорогу и через сто метров остановился перед белым бетонным домом, стоящим в стороне от дороги и окруженным металлической изгородью. Двустворчатые входные двери этого дома на две семьи открывались на крыльцо, расположенное над воротами двух сблокированных гаражей. На подъездной дорожке лежали два велосипеда, один рядом с другим, совершенно забытые, как бывает только с велосипедами.

— Расскажите мне еще об этих химических веществах, — попросил Амброджани, выключая двигатель. — Я пытался что-нибудь узнать о них вчера вечером, но, кажется, никто из тех, кого я расспрашивал, не имеет о них ни малейшего представления, кроме того, что они опасны.

— Мне известно только то, что я вычитал в этих книгах, — признался Брунетти. — Они очень разнообразны, настоящий смертоносный коктейль. Производить их легко, и большинство заводов не может без них работать, а часто и получает их в качестве побочного продукта своего производства. Проблема одна — как от них избавляться. Раньше их просто куда-то выбрасывали, но теперь это стало труднее. Слишком многие стали жаловаться, обнаруживая все это у себя на задворках.

— Вроде бы пару лет назад в газетах было что-то насчет одного судна, кажется «Карен Б», которое дошло до самой Африки и было возвращено обратно, в Геную?

Когда Амброджани заговорил об этом, Брунетти вспомнил это дело, вспомнил газетные заголовки о «Корабле с ядами», который пытался выгрузиться в каком-то африканском порту, но ему не дали разрешение подойти к причалам. Оно плавало по Средиземному морю несколько недель, и пресса занималась им так же, как теми сумасшедшими дельфинами, которые пытаются каждые два года подняться вверх по Тибру. В конце концов судно пришло в Геную и тем положило всему этому конец. «Корабль с ядами» пропал со страниц газет и с экранов итальянского телевидения, словно канул в глубины Средиземного моря. А его смертоносный груз исчез так же бесследно, и никто не знал и не спрашивал как. И где.

— Да. Но я не помню, какие там были отходы, — сказал Брунетти.

— Мы здесь никогда не сталкивались с этим, — сказал Амброджани, понимая, что ни к чему пояснять, что «мы» — это карабинеры, а «это» — несанкционированная свалка. — Я даже не знаю, входит ли в наши обязанности следить за этим или арестовывать за это.