Смерть в белом галстуке - [81]

— Нет. Хочу только взглянуть на швейцара и секретаря. Затем вернусь домой и лягу спать. Могу я воспользоваться твоим телефоном?

Аллейн позвонил Фоксу и спросил его, не видел ли он констебля, дежурившего ночью на Белгрэйв-сквер.

— Да, — сказал Фокс. — Я разговаривал с ним. Он утверждает, что не сообщал в рапорте о том, что видел генерала — ну, вы знаете, о ком я говорю, с двумя «X», — потому что ему это просто не пришло в голову, ведь он хорошо его знает. Он говорит, что генерал, как ему показалось, был на балу и направлялся домой.

— Когда это было?

— Примерно в три двадцать, то есть большинство гостей уже разъехались из Марздон-хаус. Констебль говорит, что раньше, вечером, не замечал, чтобы генерал провожал домой молодую даму. Он говорит, что следил за толпой перед подъездом и вполне мог пропустить его. Он говорит, что действительно этот старый джентльмен обыкновенно гуляет вечерами по площади, но так поздно он его никогда не видел. Я ему сообщил, чего мы ждем от него, и напомнил, почему сержанты, бывает, теряют свои нашивки, — добавил Фокс. — В сущности же, большую часть времени он провел у подъезда Марздон-хаус. Теперь еще об одном деле, сэр. Один из фонарных лакеев сообщил, что заметил человека в черном пальто, кутавшего лицо в белый шарф, и в черной фетровой шляпе; долгое время он стоял в тени, сбоку от толпы. Лакей говорит, что он был высоким и казался с виду джентльменом. Под пальто на нем был вечерний костюм. Лакею показалось, что у него белые усы. Он говорит, что этот человек явно беспокоился о том, как бы его не заметили, и он даже поинтересовался, не надо ли ему чего. Лакей припомнил, что этот человек прятался в тени деревьев на другой стороне улицы, дожидаясь, пока уедут последние гости. Сейчас, сэр, мне кажется, что это важно.

— Да, Фокс. Вы полагаете, что этим прячущимся был генерал?

— Описание соответствует, сэр. Я подумал, может, мне устроить так, чтобы этот констебль — он все еще здесь, в Ярде, — взглянул на генерала, и тогда посмотрим, поклянется ли он, что узнал его.

— Сделайте это. И еще сводите на площадь вашего фонарного лакея — вдруг увидите генерала на его ежевечернем марше. И тогда лакей сумеет рассмотреть его при том же освещении и в тех же условиях, что и прошлой ночью.

— Хорошо.

— Я отправляюсь в «Матадор», а затем домой. Если что-нибудь выясните, позвоните.

— Очень хорошо, мистер Аллейн. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, братец Лис.

Аллейн положил трубку на рычаг и поглядел на мать.

— Похоже, Люси Лорример не так уж и безумна, — сказал он. — По-видимому, старый Хэлкет-Хэккет вел себя прошлой ночью совершенно необычно. Если, конечно, это был именно он, а мне представляется, что так и было. Он так уклончиво упоминал о собственных перемещениях. Ты знакома с ним достаточно хорошо?

— Не слишком хорошо, дорогой. Он был однополчанином твоего отца. Подозреваю, он из тех крупных мужчин, которых полковые остряки прозывают «Малышкой». Что-то я никогда не слышала, чтобы он отличался буйным нравом, или принимал наркотики, или соблазнил жену полкового командира, или хоть что-то в том же духе. До пятидесяти он был холост, пока не женился на этой отвратительной женщине.

— Он был богат?

— Думаю, что богат и весьма. Правда, я сужу все-таки по тому дому. Есть еще и деревня, полагаю, где-то в Кенте.

— Тогда за каким чертом ей дебютантки?

— Ну, видишь ли, Рори, ей надо, чтобы ее повсюду принимали, и она делает все, чтобы казаться эффектнее, особенно по сравнению с молоденькими девочками возле себя. Чем эффектнее она покажется, тем больше приглашений получит.

— М-да. Мне кажется, что результат прямо противоположен. Доброй ночи, дорогая. Матерей лучше, чем ты, не бывает. Слава богу, более строга, нежели нежна, что дает немалые преимущества.

— Благодарю тебя, дорогой. Захочется — приходи еще. Спокойной ночи.

Она с веселым удовольствием наблюдала за ним, но, вернувшись в гостиную, долго сидела, размышляя о прошлом, о сыне, о Трой и о своей твердой решимости ни во что не вмешиваться.

Аллейн взял такси и направился в Сохо, где находился «Матадор». Швейцаром в «Матадоре» оказался разочарованный в жизни гигант в униформе сливового цвета. Руки его были в великолепных перчатках, на груди красовались медали в ряд, а на лице застыло выражение мировой скорби. Он стоял под красным неоновым изображением тореадора в прыжке и за умение справляться со своими обязанностями получал ежегодно двадцать фунтов. Поздоровавшись с ним, Аллейн прошел прямо в вестибюль «Матадора». Воздух заполняли неистовствующие саксофоны и ударные, сотрясая пространство этой передней, увешанной драпировками сливового шелка, которые с помощью подсолнечников из посеребренного олова были собраны в классические складки. Ему навстречу вышел ленивый портье и указал на гардеробную.

— Меня интересует, знаете ли вы в лицо капитана Мориса Уитерса? — спросил Аллейн. — Я намеревался присоединиться к его компании и не уверен, что пришел туда, куда надо. Он же здесь член клуба.

— Сожалею, сэр, но я сам только что устроился на эту работу и в лицо членов клуба не знаю. Справьтесь в конторе, сэр, они вам наверняка ответят.