Смерть в белом галстуке - [79]

— Возможно. Там есть несколько противоречий. Сегодня ночью я попытаюсь их разрешить.

— Сегодня ночью? Ты же заснешь с предупреждением о правах на устах.

— Я — нет. Кроме того, боюсь, для предупреждения о правах пока нет оснований.

— А Ивлин Каррадос хоть как-то проходит по делу? Аллейн даже привстал.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому, что я видела, как он следил и за ней.

— Дорогая, нам лучше поменяться рабочими местами. Ты сможешь бывать в Скотленд-Ярде и следить за тем, как люди наблюдают друг за другом, а я устроюсь в углу с матронами, примусь отыскивать молодых людей для Сары и вести разговоры с леди Лорример. Кстати, через некоторое время я встречусь с ней.

— С Люси Лорример? Не уверяй меня, что она проходит по этому делу. Я еще могу понять того, кто задумает разделаться с ней, но по другую сторону этого дела я ее просто не представляю. Она же ведь совершенно безумна.

— Она призвана обеспечить половину алиби для сэра Дэниела Дэйвидсона.

— Боже правый! Кто же следующий? А Дэйвидсон-то с какой стати?

— Он был последним, кто ушел перед Банчи.

— Убийца, надеюсь, не сэр Дэниел. Я еще думала показать ему свою ногу. Родерик, боюсь, с Люси Лорример я тебе не смогу помочь. Могу только позвонить и пригласить ее на чай. Сейчас она, должно быть, вне себя и жаждет кому-нибудь излиться. Сегодня вечером Банчи предстояло с ней обедать.

— По какому поводу?

— Особого повода не было. Но она повторяла, что уверена, что он не придет, что он забудет. Если хочешь, могу ей позвонить, и все, что тебе понадобится, это встать возле меня — она примется так кричать, что ты услышишь каждое слово.

— Прекрасно, — сказал Аллейн, — давай попробуем. Спроси ее, когда она выходила из дома, заметила ли она что-либо необычное у Банчи.

— Сядь-ка, дорогой, в это кресло, а я устроюсь на его ручке, и телефон, таким образом, будет между нами.

Номер леди Лорример был долго занят, но наконец им удалось прорваться. В трубку сообщили, что ее светлость дома.

— Не скажете ли ей, что это леди Аллейн? Благодарю вас.

Во время последовавшей паузы леди Аллейн взглянула на сына с заговорщическим видом и попросила его дать ей сигарету. Он выполнил ее просьбу, а сам вооружился карандашом и бумагой.

— Стареем, — прошептала леди Аллейн, водя трубкой по воздуху, точно веером. Внезапно из трубки вырвалось громкое скрипение, и леди Аллейн предусмотрительно отодвинула трубку на четыре дюйма от правого уха.

— Это вы, Люси?

— Дорогая моя! — завопила трубка. — Как я рада! Я так жаждала, так жаждала поговорить с вами, ведь уж вы-то, конечно, можете нам столько всего порассказать. Я всегда говорила себе, что какая жалость, что ваш привлекательный сынок подался в полицейские, но что же вы хотите, они, разумеется, чувствовали себя до ужаса скверно, находясь все время в одном и том же положении, все, что они были в состоянии сделать, это двигать рукой и внутренними органами, а это такие перегрузки, сэр Дэниел говорит мне, что перегрузки — причина половины всех женских заболеваний, хотя сама-то я убеждена, что в своей практике он с этим не встречался. И уж в деле с премьер-министром все должны быть освобождены от подозрений.

Леди Аллейн вопросительно посмотрела на сына, который кивнул ей в знак того, что понимает этот удивительный словесный водопад.

— Да, Люси, — пробормотала леди Аллейн.

— Перехожу к этому невероятному несчастью, — продолжала телефонная трубка сквозь треск и шум. — Это просто чудовищно! А вы знаете, что он должен был сегодня вечером обедать у меня? Я отправила прочь брата, потому что никогда не свыклась бы с мыслью, что только милостью Божьей у меня сидит Банчи Госпел. Но, наверное, пути Господни и впрямь непостижимы, ибо, когда я увидела, как он спускается по лестнице, что-то бормоча про себя, у меня мелькнула мысль, что спускается-то он в могилу. Я ни-ког-да не прощу себе, что не предложила ему подвезти его, я ведь направлялась к премьер-министру, он так болен, и я вполне могла бы это сделать.

— Люси, с какой стати вы все время приплетаете к этой истории премьер-министра? — спросила леди Аллейн. Она прикрыла ладонью трубку и сердито добавила: — Но, Родерик, я хочу это знать!

— Хорошо-хорошо, — сказал Аллейн. — Это отговорка Дэйвидсона… Слушай, слушай, дорогая, она же говорит тебе!

— …я не в состоянии, Элен, описать агонию, — квакал тем временем телефон, — я думала, мне будет плохо. Я чувствовала, что должна показаться сэру Дэниелу, не теряя времени, поэтому я наказала шоферу отыскать его, потому что, уверяю вас, я чувствовала себя слишком плохо, чтобы отличить одного человека от другого. Затем я увидела, как он выходит из дверей. «Сэр Дэниел, сэр Дэниел!» Но он не слышал меня, и все, конечно, пропало бы, если бы не один из лакеев, который увидел, как я расстроена, и не обратил бы на меня внимание сэра Дэниела. Он пересек улицу, и, Элен, не скрою от вас, как старая пациентка, я была чрезвычайно разочарована, но, когда страна в таком положении, кто-то должен идти на жертвы. Он был необыкновенно взволнован. Премьер-министр ужасно жаловался. Только, Элен, никому об этом не рассказывайте. Я знаю, на вас можно положиться, но, если это куда-то просочится, сэр Дэниел, несомненно, будет серьезно скомпрометирован. В этих условиях мне ничего не остается, как молчаливо нести свой крест, и пока он окончательно не сбежал, я решила отвезти его на Даунинг-стрит.