Смерть тоже ошибается… - [6]

Я подвернул брюки, чтобы не вывалять их в грязи, и вышел на аллею. Возле карусели несколько человек сбрасывали в грязь опилки с грузовика. Кроме них, никого не было.

Я добрался до конца аллеи, где стоял фургон Хоуги. Я знал, что обычно Мардж встает рано. Самому себе я мог честно признаться, что хотел увидеться с ней только для того, чтобы поговорить о Рите.

Однако в фургоне Хоуги было темно — никаких признаков жизни. За поворотом в трейлере Уолтера и Дарлин дело обстояло так же. Но я не рассчитывал, что Рита уже проснулась. Наверное, она легла гораздо позднее меня.

Я вышел обратно на аллею. Хотелось пошлепать по лужам, но я не стал этого делать. Я обогнул бассейн с вышкой для прыжков в воду. Задрав голову, посмотрел вверх и содрогнулся при одной мысли, что можно подняться туда и прыгнуть с такой высоты в резервуар глубиной четыре с половиной фута. Сам-то я, конечно, никогда и не помышлял оттуда прыгать, но иногда мне это снилось.

На аллее я увидел незнакомого человека перед шатром шоу уродов. Он сидел на краю рекламной сцены и курил сигарету. Это был здоровяк с глуповатым выражением лица. Он был похож на копа. Подойдя достаточно близко, чтобы рассмотреть его ботинки, я решил, что, скорее всего, он действительно полицейский. Но я подумал, что поговорить даже с тупым копом все-таки лучше, чем вообще ни с кем; разумеется, если он захочет разговаривать.

— Привет, — произнес я.

— Привет, — ответил он.

Мне понравилось, как он это сказал: в его тоне не было ни чрезмерного интереса, ни особого энтузиазма, просто обычное дружелюбие, поэтому я остановился.

— Полицейский? — уточнил я.

— Как видишь, — кивнул он. — Стараюсь одеваться так, чтобы соответствовать образу. Порадовать дураков.

Все пошло даже лучше, чем я ожидал. Я присел на рекламную сцену и спросил:

— Как дела?

— Паршиво, — вздохнул он. — Помощи от этих чертовых циркачей не дождешься. Ты что, тоже циркач?

— Да. Говорят, убитый был лилипутом. Кто он такой?

— Мы не знаем. Пораскинь мозгами. Его никто не знает. Никто никогда его раньше не видел и даже не слышал о нем. Черт подери! У нас на руках мертвый урод в чем мать родила, а о нем никто и слыхом не слыхивал. Так, во всяком случае, они утверждают.

Он бросил сигарету в мокрую траву, достал смятую пачку, вытащил новую сигарету и щелкнул зажигалкой, пламя которой подскочило вверх на четыре дюйма.

— Звучит, конечно, глупо, — заметил я. — Но я проработал в цирке весь сезон. У нас здесь только один лилипут.

— Вот-вот, все так говорят. А ты где находился, когда началась эта катавасия? Что-то не припомню, чтобы я видел тебя прошлой ночью. Или все-таки видел?

— Я спал, — ответил я. — Рано лег. Даже выстрела не слышал, но дядя разбудил меня, когда зашел в палатку, чтобы…

— Подожди! Сделаем все официально, сэкономим время. — Он достал из кармана блокнот и карандаш и приготовился задавать вопросы. — Имя?

— Эд Хантер, — произнес я. — Девятнадцать… почти двадцать лет. Работаю в цирке чуть менее года. Живу с дядей, Эмброузом Хантером. У него свой киоск с призовой игрой.

— Да-да, помню его. Невысокого роста, полноватый?

— И умный. Это он.

— То есть вы оба ночуете прямо в цирке, в палатке за киоском?

— Ага, — ответил я и рассказал ему, как проснулся и отправился в шатер сайд-шоу вслед за дядей Эмом прямо в дождевике поверх трусов и как увидел труп.

Потом пришлось немного приврать, потому что если дядя Эм не сообщил полиции, что я возил Риту кататься, то и я не мог в этом признаться. Я сказал, что вернулся в палатку и лег спать до приезда полиции.

Мне показалось, будто он посмотрел на меня как-то странно.

— И ты спал всю ночь?

— Естественно.

— Давно проснулся?

— Не очень. Минут пятнадцать-двадцать назад.

— С кем ты говорил с тех пор, как проснулся?

— Ни с одной живой душой, — заверил я.

Полицейский положил блокнот обратно в карман и окинул меня долгим взглядом, который мне не понравился. Затем опустил голову и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Черт возьми! — И снова посмотрел на меня. — Вы, циркачи, не любите копов, правда?

Вопрос застал меня врасплох.

— Многие, наверное, не любят, — пробормотал я.

— Почему?

— Они… мы… считаем, что закон направлен против нас, потому что полиция арестовывает наши лучшие киоски в большинстве городов, где мы выступаем, и…

— Разве мы мешаем честным, законопослушным и достойным людям?

— Ну…

— Сам подумай: во что превратится передвижной цирк, если ему позволить делать все что вздумается и никому не будет до этого дела? Ваши игры типа «брось монетку», которые и так граничат с азартными, превратятся в мошенничество типа игры «в скорлупки» или «три карты», а это сплошное воровство, ведь там все так подтасовано, что с таким же успехом вы могли бы отбирать у дураков деньги под дулом пистолета. Ваши куч-шоу превратятся в откровенный стриптиз, да на задах еще поставите палаточки для клиентов, которые захотят поближе познакомиться после…

— С чего, — перебил я, — вы взяли, что в цирке работают шлюхи? Это не так.

— Потому что закон не позволяет… — Он помолчал. — Ну, не смотри на меня так. Я не имел в виду тех девушек, которые работают у вас сейчас. По крайней мере, не всех. Я хотел сказать, что цирк стал бы нанимать шлюшек, которые бы всем давали. А киоски с сахарной ватой торговали бы травкой, а не воздушным сахаром, а эти ваши сайд-шоу… Черт побери, давай не будем об этом.