Смерть со спецэффектами - [8]

— В юриспруденции это называется провоцированием на уголовно наказуемое деяние.

— Ну да! У нас это называется полицейской ловушкой. Потом я перевелся в подразделение пожаров и поджогов, у меня был кое-какой опыт в этом деле. Три года я работал на страховую компанию в качестве дознавателя причин пожара при рассмотрении претензий на возмещение потерь. Но мне там не нравилось. Ходишь на пожарище по колено в воде, и от одежды вечно несет гарью. Думаю, именно поэтому от меня ушла моя вторая девушка. Мне приходилось развешивать одежду у раскрытого окна, чтобы ее проветрить. Поэтому я перевелся в подразделение по обезвреживанию взрывных устройств.

— Почему вы это сделали?

— Я же только что сказал. Чтобы уйти из подразделения пожаров и поджогов.

— Я имею в виду, почему вы выбрали именно подразделение по обезвреживанию взрывных устройств?

— У меня там знакомые ребята, доводилось сталкиваться с ними по работе.

— А были еще какие-то другие побудительные мотивы?

Вполне возможно, только Крис не был уверен, что стоило о них упоминать.

— Может, вы хотели себе что-либо доказать?

— Например?

— Ну, скажем, вашу мужественность.

— Мужественность? — Крис вскинул голову. — А каким образом работа со взрывными устройствами может влиять на мужественность, если она в один момент может лишить всякой мужественности, оторвав яйца?

Крис сразу понял, что этого ему не следовало говорить.

— Именно поэтому я и предположил, что вы могли перейти в этот отдел, считая эту работу своего рода проверкой.

— Для того чтобы доказать себе что-либо, нет необходимости оставаться на одной и той же работе целых шесть лет. Для этого ее нужно любить. Риск, конечно, есть. И когда соглашаешься на такую работу, разумеется, рискуешь, а иначе просто уходишь. Не знаю, что меня привлекло… Может, это как-то связано с тем, что произошло со мной во Вьетнаме, я часто об этом думал…

— А что произошло с вами во Вьетнаме?

— Там меня назначили в разведку, которая в основном работала с парнями из армии Южного Вьетнама. Одной из моих обязанностей был допрос пленников, которых они приводили, а потом я должен был рекомендовать, как с ними поступить.

— Имеете в виду, пустить в расход?

— Нет, что с ними делать. Отпустить на свободу, отослать их обратно… Но я не об этом. Хотя и об этом тоже. — Крис умолк, подбирая нужные слова. — Как-то раз меня послали допросить вьетнамца, который, как считали парни из армии Южного Вьетнама, работал на южновьетнамских повстанцев, то есть на Вьетконг. На него указал один информатор, и того схватили прямо в деревне. Я пришел и увидел, что парни, с которыми я работал, заставили этого вьетнамца, дряхлого старика, встать босиком на гранату с выдернутой чекой. Он обхватил ее пальцами ноги, удерживая гранату на месте, а руки у него были связаны за спиной. В жизни не видел такого насмерть перепуганного человека. Они поставили его за стеной разрушенного дома на случай, если нога у него соскользнет и граната взорвется. Мне пришлось разговаривать со стариком через эту стену, а мой переводчик лег на землю и отказался встать, когда я ему приказал. Парни из армии Южного Вьетнама отошли метров на тридцать, стояли и курили. Ну, я задал старику несколько вопросов. Он, простой крестьянин, ничего не знал о Вьетконге. Он плакал и дрожал от страха, стараясь удержаться на гранате. Он даже имена своих детей не мог вспомнить. Я сказал парням, что старик невиновен, и пошел к нему, собираясь вставить чеку на место и отпустить его. Когда я развязал его и поднял голову, смотрю, эти парни уходят. Я заорал им вслед: «Где эта проклятая чека?» Они сказали, что швырнули ее неподалеку. Я снова закричал: «Помогите мне найти ее! Не можем же мы оставить старика в таком положении». Один из них посоветовал: «Пусть возьмет гранату и зашвырнет ее подальше». Им было наплевать на старика, они пошли дальше и все время гоготали. Некоторые из этих парней были даже знакомы со стариком. Они знали, что он не вьетконговец, но им было наплевать. Они просто ушли.

Крис замолчал. После непродолжительной паузы продолжил:

— Я ползал по земле, искал эту проклятую чеку, но наконец бросил это дело. Старик все плакал — он не мог бы справиться с этой гранатой. Единственное, что пришло мне в голову, — заставить его сойти с гранаты, тогда бы я быстро ее схватил и забросил подальше. Но я не мог ему объяснить, что мне от него нужно, так как переводчик убежал. Я попытался было с помощью жестов ему объяснить, что от него требуется, но было ясно, что он меня не понимает. Тогда я решил подойти к нему, толкнуть его в сторону и схватить гранату. Но он должен был стоять спокойно. Я начал к нему подходить и все говорил: «Не бойся, отец. Тебе нечего бояться». Я уже был от него на таком расстоянии, как вот эта дверь, когда он не выдержал. Он подбежал ко мне и изо всех сил вцепился мне в одежду, и за те пять секунд, которые оставались до взрыва, я так и не смог его оторвать от себя, никак не мог. Граната взорвалась вместе со стариком, который цеплялся за меня. Он погиб, а мне поранило осколками обе ноги. Я провалялся в госпитале год и три месяца, а потом меня демобилизовали.