Смерть со школьной скамьи - [16]

— Полина Александровна, давайте вернемся к наколкам. У женщины, про которую я вам говорил, на плече есть татуировка в виде розы, обвитой колючей проволокой. Над розой летает шмель. Это что может означать?

— Сколько лет этой женщине, около тридцати? — Старуха достала из кармана халата пачку «Беломорканала», вытряхнула папироску, закурила. — Роза в колючей проволоке означает, что она попала за решетку несовершеннолетней. Шмель над цветком — это надежда встретить надежного, порядочного мужчину.

— Спасибо, Полина Александровна! — Я развернулся к двери.

— Подожди! Больше ты ничего не хочешь узнать? — с ехидцей спросила она.

— Если расскажете, что видели сегодня на улице, я буду вам премного благодарен.

— Проходи на кухню, поговорим. Ты есть хочешь?

— Чаю попью, если угостите.

Пока старушка наливала мне чай и готовила бутерброды, я полистал отрывной календарь за текущий год. Говорят, что советские отрывные календари составлены так, чтобы на каждый день приходилась какая-нибудь памятная дата. Проверим. Что там завтра? О, третьего мая пятьдесят лет назад родился известный американский физик, лауреат Нобелевской премии Стивен Вайнберг! Доживу до завтра, обязательно выпью за здоровье старины Вайнберга.

— Запомни, Андрей, все, что я тебе скажу, должно остаться между нами. — Полина Александровна выставила на стол блюдце с бутербродами, пододвинула вазочку с печеньем. — Никаких записей под протокол, никаких повесток к следователю. Ты понял? Сегодня я весь день у окна просидела, подбирала рифму к слову «Забайкалье». Смотрю, к соседнему дому подъехал легковой автомобиль бордового цвета. Марку автомобиля не спрашивай, я в них не разбираюсь, но машина эта не «Запорожец» и не «Победа». Из машины вышел представительный мужчина. Высокий, стройный, в темном демисезонном пальто ниже колен. На голове кепка, как у мелкого уголовника пятидесятых годов. Пошел этот мужик через двор прямиком в подъезд дома, где сестра живет.

Я жевал тощий бутерброд с вареной колбасой и смотрел в окно. Я уже стал догадываться, кто приезжал к Лебедевой.

— Походка у этого мужика знатная! — продолжала она. — У нас так начальник колонии ходил. Идет, и ты за версту видишь, что это хозяин, а не какой-нибудь отрядный воспитатель. Только у нас хозяин пузатый был, а этот мужик, в кепке, — стройный, поджарый. Так вот, он вошел в подъезд, вышел примерно через полчаса, сел в машину и укатил. А следом за ним в этот же подъезд забежал еще один мужичок, в коричневой японской куртке с капюшоном. Знаешь такие куртки, их зимой в ЦУМе по сто двадцать рублей продавали? Вот этого парня я рассмотреть не могла, у него капюшон был на голову накинут. Этот пробыл в подъезде минут пять или десять, не больше. Потом он вышел и вот так, через двор, через аптеку ушел на проспект. А уж потом во двор вышел старик с собакой. Остальное ты, наверное, знаешь?

— Остальное знаю. Два милиционера, которые подошли к старику, — это я с напарником.

— Помяни мое слово, Андрей, мужик в кепке — это человек власти. Кстати, а что там, в доме сестры, случилось? Я в нашем дворе столько милицейских машин отродясь не видела.

— Там застрелили из пистолета молодую девушку.

— Это мужик в кепке ее убил, — безапелляционно заявила старуха. — А тот, в капюшоне, пришел к ней в гости, увидел, что она мертвая, испугался и убежал.

— Человек в капюшоне откуда появился? Он наблюдал за подъездом с детской площадки или пришел с проспекта?

— Вот это я просмотрела, — стушевалась старуха.

Попрощавшись с Полиной Александровной и заверив ее, что никто третий о нашем разговоре не узнает, я пошел докладывать о результатах работы следователю.

К семи вечера вместо изгнанного Мелкумяна к работе подключился инспектор Виктор Стадниченко. На вид ему было лет тридцать пять, среднего роста, черноглазый, смуглолицый. Подстрижен Стадниченко был очень коротко, как недавно освободившийся зэк.

— Родителям убитой сообщили о несчастье? — между делом поинтересовался он.

Члены следственно-оперативной группы переглянулись. Естественно, родственникам Лебедевой никто об убийстве ничего не сообщал. Каждый надеялся, что кто-то другой возьмет на себя эту неприятную миссию.

— Давайте Андрею Николаевичу поручим съездить к ее родителям, — предложил следователь.

— Ни за что! — отрезал я. — Что хотите со мной делайте, но к ним я не поеду и ни о чем с ними говорить не буду.

После бурного препирательства неприятную обязанность решил взять на себя следователь.

Но не успел он вызвать дежурный автомобиль, как появился Николаенко.

— Не надо никуда ехать, — заявил он. — Я уже сообщил ее родителям о трагедии.

Все с облегчением вздохнули. Воспользовавшись возникшей паузой в работе, я отпросился на ужин. Но вместо круглосуточно работающей столовой в типографии газеты «Советская Сибирь» я поехал в Октябрьский район, где жили родители Лебедевой.

Дома у Лебедевых кроме ее родителей и старшей сестры было еще человек пять-шесть родственников и знакомых. Отец и мать Лены были в состоянии прострации, так что поговорить я мог только с ее сестрой Маргаритой.

— Мне надо две фотографии Лены, — официальным, не терпящим возражений тоном заявил я.