Примерно в половине пятого утра дверь в камеру бесшумно открылась. На пороге стояли двое конвоиров с дубинками в руках.
«Началось! — подумал я. — Если они пришли под утро, то моя песенка спета. Ну и черт с ним! Конец так конец! Еще неизвестно, что лучше: мгновенная смерть или ежедневное ожидание смерти».
Тусклая лампочка под потолком мигнула и загорелась ярким светом. Оба! А я и не знал, что освещение в камере можно регулировать. Целый год я прожил впотьмах, а теперь светло стало, как в зале судебного заседания, где мне зачитывали смертный приговор.
— Ваше фамилия, имя, отчество? — сверяясь в карточке, спросил старший конвоир.
— Вы это у меня спрашиваете?
— Будешь умничать, применим силу, — пригрозил второй конвоир, поигрывая дубинкой.
— Бить будете? Палками, как фашисты? — Поговорить, поговорить напоследок, это же счастье! Надо успеть выговориться, пока рот не заткнули. — Кстати, почему вас только двое? Я совершенно точно знаю, что в камеру к смертнику положено заходить не менее чем вчетвером. Где еще двое? По дороге потерялись?
Вместо недостающих конвоиров в дверном проеме появился силуэт офицера в фуражке с высокой тульей. Ни лица его, ни звания я рассмотреть не мог — глаза еще не привыкли к перепаду освещения.
— Андрей Николаевич, — миролюбиво предложил офицер, — давайте не будем омрачать последние минуты нашего знакомства. Вы прекрасно знаете установленный порядок. Мы задаем вопросы — вы отвечаете.
— Какое знакомство? — возмутился я. — Я вас в первый раз вижу! Вы кто такой, главный клоун в местном балагане?
— Я — дежурный по следственному изолятору.
— Какая честь, черт побери! А почему повязки на рукаве нет? Вы, батенька, часом, не самозванец?
Один из конвоиров поудобнее перехватил рукоятку дубинки и двинулся ко мне.
— Стоп, стоп, стоп! Обойдемся без рукоприкладства. Мне куда руки, за спину или перед собой?
— За спину, конечно. — Дежурный по СИЗО был на удивление миролюбив. — Встаньте, пожалуйста, лицом к стене. Вот так, хорошо! — На моих запястьях с хрустом защелкнулись наручники. — Теперь повернитесь и назовите себя.
— Лаптев Андрей Николаевич, 1960 года рождения, до ареста работал инспектором уголовного розыска Заводского РОВД. Приговорен областным судом к высшей мере наказания за совершение преступления, предусмотренного пунктами «г» и «е» статьи 102 УК РСФСР. Кстати, я не убивал эту бабу: ни с особой жестокостью, ни с целью облегчить совершение другого преступления.
— Андрей Николаевич, мы сейчас проводим вас к прокурору, вот ему все и расскажите.
— Ага, расскажу! На жизнь пожалуюсь. Он послушает, послушает и выпустит меня. Так, что ли?
— Не знаю, я не прокурор.
Пока мы разговаривали, мое зрение восстановилось и я смог рассмотреть звездочки на погонах дежурного. Капитан. На вид лет тридцать. Малиновые петлицы с общевойсковыми эмблемами. На груди пара значков за безупречную службу.
— У меня есть последняя просьба, — серьезно сказал я.
Офицер и конвоиры разочарованно переглянулись. По их лицам читалось: «И этот — как все! Сейчас сигарету клянчить начнет».
— У меня крыса в углу пол прогрызла. Отдайте ей мой завтрак.
— Поздно, Андрей Николаевич! — Офицер жестом велел конвоирам разойтись в стороны. — Вас уже исключили из списков на довольствие.
— Логично. Экономика должна быть экономной.
— Все готовы? — строго спросил дежурный. — Начали! Осужденный, вперед!
Я, гордо подняв голову, вышел из камеры.
О том, что ждет меня дальше, я знал еще со времен учебы в Омской высшей школе милиции. Естественно, в программе обучения не было семинарского занятия по теме «Приведение в исполнение высшей меры наказания». Но многие преподаватели, отвечая на вопросы любопытных слушателей, частенько выходили за рамки учебной программы и делились с нами секретными или не подлежащими разглашению сведениями.
О расстреле, теме интригующей и закрытой, нам рассказал на третьем курсе преподаватель криминалистики майор Азаренко.
Как сейчас помню, в тот день стояла лютая стужа. За окном трещал сибирский мороз. Из плохо законопаченных окон в классе сквозило. Шел второй час семинарского занятия. Тема урока была пройдена, оценки выставлены. Пока преподаватель что-то заполнял в журнале, в классе разгорелся спор о том, как приводят в исполнение смертный приговор — у всех курсантов были свои версии процедуры расстрела. Азаренко, которому надоел шум в классе, призвал нас к порядку и, чтобы как-то заполнить оставшееся время, сам рассказал о расстреле.
— За осужденным к расстрелу приходят рано утром, когда человек находится в сонном состоянии. Конвоиров должно быть не менее четырех человек, все с дубинками. (Да, да, с настоящими дубинками, как у американских полицейских!) Если смертник начинает дергаться или буйствовать, то его без лишних рассуждений бьют по голове и, пока он пребывает в прострации, вытаскивают в коридор…
На наши вопросы, кто приводит приговор в исполнение и в каких именно тюрьмах страны расстреливают, Азаренко отвечать отказался. Мол, придет время, и сами узнаете.
После обеда, во время самоподготовки, прерванный спор разгорелся с новой силой. Обсуждались два вопроса: кто и где? О месте расстрела быстро пришли к единому мнению — никаких специальных «расстрельных» тюрем не существует. Приговор приводят в исполнение в следственных изоляторах областных или краевых центров. А вот кто стреляет осужденных: штатный «палач» или дежурный офицер?
