Смерть швейцара - [65]

Впрочем, нет. Кое-что Ольге удалось разведать досконально. Перед отъездом она решила напоследок прогуляться по знаменитому усольцевскому парку и навестить сторожку, где жил Матвеич — работник санатория, мастер на все руки. Ей было любопытно взглянуть, как живет этот веселый старичок-лесовичок, похожий на гнома из мультфильма Уолта Диснея. Стукнув в дверь и не получив ответа, Ольга потянула за щеколду и вошла в крохотную прихожую. Пройдя по небольшому коридору и дернув за старинное бронзовое кольцо, служившее ручкой, она оказалась в жилом помещении.

Домик Матвеича изнутри походил на избушку лесника. Казалось, старик существовал вне всякой цивилизации и в деле выживания полагался только на собственные силы. Мебель у него была самодельная, а на чисто выскобленных деревянных стенах висели прялка, хомут и конская сбруя. Над порогом была приколочена здоровенная подкова. Если бы не стоявший на краю обеденного стола тщательно укутанный кружевной салфеткой телевизор, то гостья могла бы решить, что некая сила перенесла ее в деревенское жилище прошлого века. По чистым, из сосновой доски полам во все стороны владений Матвеича тянулись домотканые половички. Если бы Ольге сказали, что половички соткал сам старик, она бы ничуть не удивилась — какими бы экзотическими и даже древними на вид ни казались окружавшие ее предметы, на каждом из них лежала печать заботы, ухода и рачительной хозяйской руки.

Но не половички и не конская сбруя поразили воображение Ольги: одна стена жилища дедушки была сплошь завешена картинами, выполненными в манере, которая называлась «наивной» или «примитивистской». С последним названием Ольга, впрочем, не согласилась бы никогда. В самом деле, трудно было назвать примитивными изображения желтого, как цыпленок, солнышка, кудрявой зеленой травки и голубого, напоминавшего формой озорную кляксу, деревенского прудика.

— Что, дочка, нравятся тебе мои картинки? — послышался над ухом у Ольги веселый, чудь надтреснутый голос хозяина. Неслышно ступая мягкими валенками по половицам, он вошел в комнату совсем незаметно.

— Бог ты мой! — с энтузиазмом воскликнула Ольга, поворачиваясь к Матвеичу лицом. — А я и не знала, дедушка, что вы еще и художник!

— Ну, какой там художник, — махнул он рукой, — так, балуюсь.

Старик предложил гостье присесть на лавку, а сам аккуратно повесил на гвоздик ее пальто. Оно было вычищено в фирменной химчистке Первозванска от крови и грязи и снова вручено владелице. Все это устроил Меняйленко, отрядив для этой цели верного Петрика.

— Еще отец мой, Матвей Парменович, баловался красками, — сказал Матвеич, усаживаясь рядом с Ольгой на лавку. — Его одна из княжон, Наталья по имени, от нечего делать взялась живописи учить. Папашка, помнится, говаривал, что у него ладно получалось. Да ты сама посмотри — вон, сколько картинок от него осталось. Он часто за кисть-то брался, когда в настроении был. Все наше Усольцево рисовал. Говорил, что ничего красивее дворца и здешнего парка за всю жись не видывал.

Старичок хихикнул и закурил вонючую папироску.

— Да и где ж ему было видать-то, когда он никуда из Усольцева не выезжал? Разве что заскочит в Первозванск за мануфактурой какой или скобяным товаром — и сразу назад. Он, папаша-то мой, большой домосед был. Так всю жись здесь, в парке, то есть, садовником и прослужил.

— Выходит, — сказала Ольга, тоже закуривая и с удовольствием глядя на старичка-домового, — вы с отцом потомственные садовники здесь, в Усольцеве?

— А вот и нет, — словоохотливо сообщил он, болтая ногами в валенках, как маленький. — Садовником был мой отец. Меня-то как раз по свету помотало — будьте нате. Я и в Польше был, и в Германии и даже в Монголии. Все, знаешь ли, милая душа, в армии служил. Если подсчитать, так полных семь лет оттрубил. А потом ничего — опять сюда, в родные края подался! — Тут старичок снова засмеялся негромким, дребезжащим смехом. — И, как видишь, по примеру папашки тоже Усольцево рисую. Хотя, конечно, — он помотал головой, — мне до него далеко, до моего папашки-то. Тот в барском доме обучался, разные приемы живописи знал — сама, чай, разве не замечаешь?

О да, Ольга замечала — и еще как! И взгляд ее прежде всего уперся не в этюды природы и дворцовых построек, выполненные в классическом стиле, а в композицию, состоявшую из разноцветных треугольников, квадратиков и тонких прямых линий. что-то это ей до боли напоминало и взволновало до того, что ей даже сделалось жарковато.

— Скажите, дедушка, — она поднялась с лавки и ткнула пальцем в приглянувшееся полотно, чтобы не было ошибки, — а это что у вас такое? Вроде, на вид из окна не похоже?

— Это? — Матвеич расплылся от улыбки, как именинник, и стряхнул корявым пальцем пепел в выдубленную временем морщинистую ладонь. — Это, милая душа, княжеские проказы. Княжна Наталья, вишь, в последние годы увлеклась странностями всякими и вместо пейзажиков или там клоунов-арлекинов стала такие вот штуки мазюкать. Смешно, да?

— Смешно, — коротко ответила Ольга, хотя в эту минуту ей хотелось не смеяться, а скорее, петь от восторга. — Это что же, тоже вашего отца творчество?