Смерть швейцара - [32]

— Перед ним снова замаячило голубое в ночи лицо Ольги и ее округлившиеся глаза, после чего его взору предстала рука.. Она поднесла что-то к его носу. Аристарх осветил голубоватую ладошку фонариком и увидел сорванную печать с гербом Российской Федерации.

Некоторое время они стояли у полуоткрытой двери, не зная, как быть дальше, но потом Ольга бесшабашно махнула рукой — дескать, вино откупорено, значит, надо пить — и, взяв у Аристарха фонарь, вошла в комнату швейцара. Фонарь светил неярко и его блеклый луч поначалу перескакивал с предмета на предмет, отбрасывая на стены и потолок огромные уродливые тени. У Ольги от возбуждения тряслись руки. Но уже через минуту она успокоилась, луч обрел в темном пространстве комнаты некоторую стабильность и взорам молодых людей предстал чудовищный беспорядок. Он мог быть вызван только одним — обыском, торопливым, но тщательным и, пожалуй, профессиональным, поскольку те, кто искал, заглядывали даже под оторванные обои, а в нескольких местах, как заметила Ольга, даже разобрали половицы. Вся комната была усыпана легким, невесомым снежком-пухом из разрезанной в нескольких местах перины, валявшейся на полу и напоминавшей в темноте проколотую автомобильную камеру.

Аристарх понятия не имел, зачем неизвестные злоумышленники учинили в комнате погром, но сразу догадался, что его спутница отлично знала, что именно хочет найти она. Без колебания она рухнула на колени и принялась с помощью фонаря метр за метром обшаривать пол. Ольга не выстукивала половицы, не сдвигала в сторону мебель — она и без того была сдвинута с места. Девушка просто ползала по полу, как младенец, которого выпустили из манежа. Подсвечивая себе блеклым лучом фонаря, она без конца перебирала какие-то попадавшиеся ей под руку бумажки, нитки, шнурки и веревочки. Если бы Аристарх не беседовал с ней всего десять минут назад и не слышал от нее вполне разумных суждений, он бы подумал, что она лишилась рассудка. Теперь же, поскольку сомнений в душевном здоровье подруги у него не было, ему оставалось одно: стоять и ждать, когда она найдет то, ради чего замыслила свое рискованное предприятие, или, наоборот, придет к выводу, что поиски напрасны, и прекратит ползать по полу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Кругляк, к тебе дедусик пришел, — приоткрыв дверь в кабинет дознавателя, крикнула сержант Лена Тарабрина, после чего перед старшим лейтенантом предстал пенсионер Савельев. Видно было, что он собирался впопыхах и всю дорогу до отделения бежал, — шапка у него едва держалась на затылке, шарфа не было, а китайский пуховик был надет прямо на пижаму. Плюхнувшись на стул, он некоторое время молчал, с хрипом втягивая в себя воздух и испуганно тараща глаза на милиционера.

Не успевшая еще очерстветь сердцем на не располагавшей к человеколюбию службе, Лена Тарабрина принесла старику пластмассовый стаканчик с водой. Тот благодарно кивнул и принялся пить, а Лена, пристроившись рядом и раскачиваясь на своих высоченных каблуках-стилетах, не сводила с пенсионера глаз. Так, наверное, в прошлом веке смотрел врач на негра-зулуса, которому только что ввели противочумную вакцину. Лена вообще была примечательной личностью, отвергавшей, в частности, обязательное ношение формы на службе, что вызывало у начальника отделения майора Кильватера по прозвищу «Киль» сильнейшее неприятие и желание проучить дерзкую девицу-сержанта. Однажды он был застигнут в раздевалке спортивного зала, где сотрудники отдела внутренних дел постигали основы восточных единоборств и самбо. Отчаянно ругаясь, Кильватер пытался отпилить лобзиком высоченные каблуки, украшавшие неуставную обувку сержанта. Майор, несомненно, преуспел бы в этом занятии, если бы пилка лобзика не наткнулась на стальной стержень внутри каблука. Соприкоснувшись с металлом, лобзик жалобно тренькнул и приказал долго жить, и майор был вынужден временно оставить свои замыслы.

Пенсионер Савельев напился, отдышался и заговорил, отчаянно размахивая руками перед носом Кругляка. Первая фраза, вырвавшаяся с сипом из его горла, поразила старлея и настроила на мистическое восприятие действительности.

— Палыч вернулся! — кричал старик. — Ой, и грозен же! Воет, ругается, цепями гремит! Вся квартира в панике — у нас прежде привидений отродясь не бывало!

— Вы, Савельев, не по адресу обратились, — мрачно сообщил Кругляк. — Мы привидениями не занимаемся. Вам бы к экстрасенсу сходить или к заклинателю злых духов — их сейчас много развелось. Призраки, привидения, нечистая сила — это по их части.

— Какой же экстрасенс к нам пойдет, когда такие ужасы в квартире творятся! — в отчаянии вскричал Савельев. — Вы бы слышали, какой грохот из комнаты покойника доносится. Грозен наш Палыч, сердится на что-то — вот и вернулся, чтобы нам, соседям, неудовольствие свое выразить. Матом ругается, говорю, и цепями грохочет!

— Бог мой, — с обреченным видом произнес Кругляк и поднял глаза на Лену, как бы призывая ее в свидетели этой нештатной ситуации, — цепи-то здесь при чем? Он что, Палыч, сосед ваш, в заключении, что ли, скончался? Помер своей смертью у себя на диване — тихо-мирно. Откуда там цепям быть, спрашивается, даже если его дух и вернулся?