Смерть считать недействительной - [5]
— Товарища нашел? — спросил я его, кивая в ту сторону.
— Нет, брата… Без четверти двенадцать его…
Я растерялся. Мне нечего было ему сказать. А он ждал моего слова, хотя и не смотрел на меня и, конечно, знал, что никакое слово не принесет ему облегчения.
Как кончить паузу?
Я вытащил из кармана потрепанный кожаный портсигар, свернул цигарку — фронтовая вежливость не требует угощать первым другого — и протянул ему табак и бумагу. Свернул и он.
Я зажег спичку, дал прикурить. Затем спеша, давясь дымом, который почему-то ни за что не выходил из глотки, безмолвно протянул ему руку. Действительно, он как две капли был похож на своего брата — я увидел это, внимательно вглядевшись в труп.
Боец поднял на меня глаза и ответил крепким рукопожатием.
Я ушел от него. Но когда я был уже шагах в пятнадцати, он окликнул меня:
— Товарищ командир!
Он стоял, так и не поднимая плеч, все на том же месте — между веселой кухней и штабелями трупов. Цигарка его погасла.
— Спасибо, товарищ командир, — сказал он негромко.
И я понял, что благодарит он меня не за курево…
Через несколько минут я входил в блиндаж старшего лейтенанта Ефима Козаченко.
С вражеской стороны прозвучало несколько выстрелов из минометов. Вреда они, правда, не принесли, но что это значит? Зачем? Чья это бессмысленная злоба? Ведь война уже окончена!
Козаченко даже бриться перестал и так, с намыленными щеками, выскочил наружу. Он попался мне навстречу. Брови его сошлись в линию над переносьем.
— Чего они хотят, как ты думаешь, а? Чтоб мы им снова показали?
Он порывисто поднес к глазам бинокль, с которым никогда не расставался.
— Ах, сволочи, вот сволочи!..
Мыльная пена лопалась на его лице, но Козаченко только морщился, видимо не догадываясь, почему так щиплет кожу.
Одним прыжком он вскочил обратно в блиндаж, крикнул кому-то:
— Новиков!
Из тени вышел командир отделения. На его груди сверкали эмалью орден Красного Знамени и орден Красной Звезды.
— Бери четверых бойцов — и марш! Знаешь, что они надумали? В Фигурной роще их склад — так теперь их сани там появились! Понятно? Вывезти под шумок хотят!
— Как это — вывезти, товарищ старший лейтенант? Договор нарушить? Вы ж объяснили: где кого двенадцать ноль-ноль застанет — так на этом месте и оставаться!
Козаченко наконец догадался, почему щиплет лицо, и, стерев мыльную пену, облегченно улыбнулся:
— Так это ж я вам объяснил — они не слыхали. Им придется отдельно объяснить!
— A-а… Можно. С удовольствием!
— Но-но! Теперь, дорогой, надо вежливенько: война кончена! Бери четверых людей, забирайся в секрет. Ни патронов, ни гранат не брать — в нейтральную зону вооруженными ходить не годится. Но в случае чего… — Козаченко выразительно поднял оба кулака, каждый из которых был величиной с детскую голову, и легонько потряс ими.
В глазах Новикова сверкнули искорки.
— Есть, товарищ старший лейтенант! Патронов и гранат не брать, но в случае чего… — И он поднял свой кулак, оказавшийся не меньшим, чем у Козаченко. — Будет выполнено «в случае чего»!
Меньше чем через полчаса Новиков со своими бойцами пригнал сани с боеприпасами. Противник пытался угнать их с нейтральной территории, пользуясь тем, что по договору никто не имел права находиться на ней сегодня. Сани волокли двое финских солдат и мордастый унтер, под командованием которого они должны были произвести эту кражу. Теперь унтер все время с опаской поглядывал через плечо на Новикова. А тот улыбался. Он шел безоружный и только почесывал правый кулак.
Впрочем, когда унтера ввели в блиндаж к Козаченко и он избавился от присмотра Новикова, он мгновенно преобразился. Настойчиво тыча в циферблат своих ручных часов, он стал что-то раздраженно говорить Козаченко и чего-то нагло требовать.
Козаченко слушал его, слушал, а когда он наконец иссяк (по-фински мы не понимали), мягко сказал:
— Ну що ты, куме, гавкаешь, що ты мени свой цихверблат тычешь? Хиба в мене свого немае? — Насмехаться Козаченко любил по-украински. — Что ты мне показываешь, что на твоих нет двенадцати — значит, воруй боеприпасы из склада свободно, война не кончилась! Не кончилась война, по-твоему? Ну так и сиди в плену!
Унтер во все глаза смотрел на старшего лейтенанта, стараясь понять, что говорит Козаченко: он не понимал по-русски, так же как мы — по-фински.
В это время где-то еще раз взвизгнул вражеский миномет. Унтер вздрогнул и сжался. Козаченко жестко приказал:
— А и правда, видать, не кончилась! Ну-ка, уведите пленных!
Вскоре мы с ним снова вышли на бывший передний край и увидели, что к нам из лесу через поляну направляются три человека. Вот они подошли ближе, уже ясно видно на боку одного из них кобуру с пистолетом; при них нет обязательного для парламентеров белого флага, они лишь машут белыми носовыми платками. Но наверно, это все-таки парламентеры.
Никто из наших бойцов не задерживал финнов, и они подошли к нам вплотную.
— Мы — парламентеры, — заявил один из них на чистейшем русском языке.
— А почему с оружием? — спросил Козаченко.
Парламентер расстегнул кобуру, чтобы вынуть пистолет. Козаченко остановил его:
— Можете не стараться, теперь уже поздно… Ну-с, слушаю.
В книге активный участник Великой Отечественной войны, ветеран Военно-Морского Флота контр-адмирал в отставке Михаил Павлович Бочкарев рассказывает о суровых годах войны, огонь которой опалил его в битве под Москвой и боях в Заполярье, на Северном флоте. Рассказывая о послевоенном времени, автор повествует о своей флотской службе, которую он завершил на Черноморском флоте в должности заместителя командующего ЧФ — начальника тыла флота. В настоящее время МЛ. Бочкарев возглавляет совет ветеранов-защитников Москвы (г.
Эта книга — о механизированном корпусе, начавшем боевые действия против гитлеровцев на Калининском фронте в 1942 году и завершившем свой ратный путь в Берлине. Повесть состоит из пяти частей, по существу — самостоятельных произведений, связанных сквозными героями, среди которых командир корпуса генерал Шубников, командир танковой роты Мальцев, разведчик старшина Батьянов, корреспондент корпусной газеты Боев, политработник Кузьмин. Для массового читателя.
Книга документальна. В нее вошли повесть об уникальном подполье в годы войны на Брянщине «У самого логова», цикл новелл о героях незримого фронта под общим названием «Их имена хранила тайна», а также серия рассказов «Без страха и упрека» — о людях подвига и чести — наших современниках.
НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка. Продолжение супербестселлера «Я дрался на Т-34», разошедшегося рекордными тиражами. НОВЫЕ воспоминания танкистов Великой Отечественной. Что в первую очередь вспоминали ветераны Вермахта, говоря об ужасах Восточного фронта? Армады советских танков. Кто вынес на своих плечах основную тяжесть войны, заплатил за Победу самую высокую цену и умирал самой страшной смертью? По признанию фронтовиков: «К танкистам особое отношение – гибли они страшно. Если танк подбивали, а подбивали их часто, это была верная смерть: одному-двум, может, еще и удавалось выбраться, остальные сгорали заживо».
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Роман Робера Мерля «Уик-энд на берегу океана», удостоенный Гонкуровской премии, построен на автобиографическом материале и описывает превратности солдатской жизни. Эта книга — рассказ о трагических днях Дюнкерка, небольшого приморского городка на севере Франции, в жизнь которого так безжалостно ворвалась война. И оказалось, что для большинства французских солдат больше нет ни прошлого, ни будущего, ни надежд, а есть только страх, разрушение и хаос, в котором даже миг смерти становится неразличим.