Смерть саксофониста - [23]

— Вы же знаете этих американцев…, — легкомысленным тоном возразила я ей. — Они полжизни проводят в воздухе. Полчаса протянулись в томительном ожидании, и вот, наконец, через коридор, видимый с экрана, потянулась на выход прилетевшая публика. В зал входили широкоплечие белесые голландцы и многодетные израильтяне, вернувшиеся домой. Прошли красивые суринамские негры и парочка хиппи с брезентовыми котомками. А тот, кого мы ждали, все не появлялся.

— Элеонора нервно теребила платок, как вдруг кто-то хлопнул меня по плечу, и веселый голос произнес:

— Успела!

Лина была одета в строгое черное платье, и ее внешний вид совершенно не вязался с приподнятым настроением.

— Ну ты, мать, даешь! — продолжала она. — Вытащила меня из постели в такую рань! Я же творческая личность и веду ночной образ жизни!

— А я — трудовая лошадка, — отпарировала я. — И ты сама напросилась. Чем ругаться, лучше познакомься: Элеонора, мама Дениса.

— Очень приятно, — произнес из-за моего плеча мягкий баритон с европейским акцентом.

Мы все трое обернулись, как по команде. Перед нами стоял невысокий черноусый мужчина с круглым животиком. Рядом с ним, на никелированной тележке, покоился солидный кожаный чемодан, перехваченный двумя ремнями.

— Разрешите представиться, — незнакомец церемонно поклонился, Эдвард Суперфин.

— А мы вас ждали! — улыбнулась я. — Вы так незаметно подошли…

Элеонора улыбнулась и протянула Эдварду руку:

— Со счастливым приземлением, — сказала она, а он поцеловал ей тыльную сторону кисти.

Мать Дениса вполне овладела собой и отреагировала на вежливый жест с царственным видом вдовствующей королевы-матери.

— А вы, стало быть, Даша? — обратился Эдвард ко мне.

Мы рассмеялись.

— Нет, ну что вы! Я ее мама. Вы мне сделали отличный комплимент…

— Меня зовут Лина, и я бы хотела познакомиться с вами поближе… журналистка подошла и взяла Суперфина под локоть. Он не стал сопротивляться, только отвесил едва заметный кивок в ее сторону. — Я напишу о вас статью! Кстати, какова цель вашего визита в Израиль?

Суперфин вздрогнул и высвободил свою руку из цепкого захвата мастерицы пера. Вместо него ответила я:

— Лина, как тебе не стыдно! Человек только что с дороги, отдохнуть хочет, у него бессонная ночь была, а ты тут со своими интервью.

— Мои интервью вся страна читает! — возразила она. — А у журналистов, как ты знаешь, милочка, ненормированный рабочий день!

И снова обратясь к Суперфину, выпалила:

— Мне кажется, я где-то вас видела. Вы впервые в Израиле?

Но наш гость ответить не успел.

— Что мы тут стоим, давайте поедем, — предложила Элеонора, и мы гуськом потянулись из зала ожидания.

В машине Лина уселась рядом со мной, А Суперфин с Элеонорой поместились на заднем сидении.

— Мистер Суперфин, откуда вы так хорошо знаете русский язык? — спросила она.

— Ну, зачем же так официально? — хохотнул наш гость. — Ведь, насколько мне известно, в Израиле обходятся без церемоний. Называйте меня Эдвардом, вы же меня в письмах так называли. А что до моих родителей… Они выходцы с Галиции. До конца своих дней говорили на идише и по-русски. Так и не научились английскому языку.

— А почему вы не писали мне по-русски?

— Не умею, — он с сожалением пожал плечами. — Папа с мамой научили меня только говорить, но не писать. А в школе был, разумеется, английский.

— Вы знаете, Эдвард, — сказала я, не отрывая глаз от дороги. — Мы почему-то думали, что вы прилетите из Америки, а оказалось, из Амстердама.

— У меня там были некоторые дела… — объяснил Суперфин, немного помолчав.

— Куда вас отвезти, Эдвард? — спросила я. — Сразу в гостиницу или к нам?

Лина не дала Суперфину ответить.

— Лера, только я тебя прошу, не задерживайся, нам же еще к Вольфам ехать на поминки. Ты что, забыла?

— Мне совершенно не хочется в гостиницу, — заявил вдруг наш гость. — Я приехал в Израиль не в гостинице отсиживаться, а набираться впечатлений. Потом книгу напишу. Вы позволите, я поеду с вами…

— Куда? — удивилась я. — На поминки? Вообще-то это не поминки, у евреев поминки не приняты. Это седьмой день, окончание траура. К родственникам покойного приходят те, кто не смог прийти в течение недели… Не сказала бы, что там можно набраться приятных впечатлений.

— А что тут такого? Кто сказал, что в книге должны быть только положительные впечатления? Наоборот, разнообразие описаний придаст ей блеск, и ее быстро раскупят, — убежденно закончил Суперфин.

— Ну, если вы настаиваете… — протянула Лина.

— Только меня увольте, — громко сказала Элеонора. — Лучше приготовлю чего-нибудь вкусненького дома.

Высадив Элеонору возле дома, мы поехали к Вольфам. Там была куча народу. Многие вели себя тихо и проникновенными голосами утешали вдову, сидящую в кресле в углу салона. Дочь Вольфов была рядом с матерью.

Часть гостей стояла у стола, уставленном вазочками с орешками и печеньем, некоторые курили на лужайке перед домом.

Лина осмотрелась:

— Знаешь, Валерия, а состав зрителей практически не изменился. Неделю назад те же были на свадьбе, а сейчас на поминках…

— Те же и Суперфин, — ответила я ей. — Посмотри на него, чувствуется стиль…

Наш гость подошел к хозяйке, скорбно наклонил голову и поцеловал ей руку. Проговорив несколько подобающих к случаю слов, он выпрямился и взял с подноса чашку кофе. Поднос держала Клара Тишлер, сваха Вольфов.