Глава первая,
в которой героиня посещает ресторан в компании весьма сомнительных типов
Шить больше не хотелось. Я отложила в сторону плотный сатин и задумалась. Сколько это может продолжаться?! Просто чеховская Душечка какая-то: в ненаглядном муже моем заключена вся жизнь и смысл существования! О себе не думаю, только и выполняю все его прихоти. Захотел мой благоверный пройти курс по технике медитации у заезжего шарлатана — пожалуйста: вместо нового дивана, который я присмотрела в Доме мебели, денежки уплыли в карман проходимцу. А сейчас вот новая причуда — расшитый сатиновый костюм, черные шаровары и балахон для занятий восточными единоборствами. Чтобы он мог эстетически наслаждаться переливами материала, задирая к носу противника голую пятку. А ты, Марина, сиди и вышивай гладью, твое это самое женское дело!
Марина — это я, жена Рустама Агабекова, веснушчатая домохозяйка, двадцати одного года от роду. Ко всем моим бедам я еще и рыжая, как марокканский апельсин. И костлявая, так что на улицах моего родного Баку мне вслед кричат время от времени: «Девишка, тебя папа-мама дома хлебом кормят?»
Единственное, что примиряет меня с моей внешностью — глаза. Когда я снимаю очки, то видно, что они у меня зеленые. Рустам говорит, что в темноте они блестят, как у рыси. Глупости! Блестят не глаза, а слезы, которые их омывают, это я прочитала в женском журнале, в рубрике «Как увлечь предмет вашей страсти». Как будто я пылаю страстью к чемодану или к комоду, тоже мне предмет… Там было написано, что в темноте, когда вы будете с ним наедине, вспомните что-то печальное, чтобы ваши глаза увлажнились. Тогда он (предмет) обалдеет от чувственного блеска ваших глаз.
Вот-вот, доэкспериментировалась! Сейчас я замужем, и все прелести замужней жизни ем пригоршней. А муж где-то шляется. Якобы ищет работу. Да если бы не наши родители, мы бы давно забыли бы, как мясо выглядит! Как пишут газеты о нашем городе, «обстановка продолжает оставаться очень сложной…»
Вздохнув, я подошла к телефону. Куда звонить, кому? Автоответчик молчал, только красная лампочка на нем подмигивала. И я вновь уселась на тахту и предалась воспоминаниям.
С Рустамом мы учились вместе на энергетическом факультете. Он на меня совершенно не обращал внимания. Группы у нас были разные, встречались только на потоках по физике и матлогике, когда сидели по пятьсот человек в ступенчатой аудитории. Он, в основном, резался в шахматы на верхотуре амфитеатра. Лавры Каспарова не давали спокойно жить уже паре поколений бакинских мальчишек. Широкие дубовые скамьи, отполированные задами тысяч студентов, были удобны для шахматной доски и карт, а можно было просто вытянуться, если было место, и вздремнуть, все равно тщедушный физик не покидал своей кафедры.
Все решил КВН. В нашем институте чтили не только Каспарова, но и Юлия Гусмана, который из года в год сидел в председателях жюри.
Шел ответственный конкурс — домашнее задание. Нужно было представить на суд зрителей выходной костюм студента нашего факультета. Мы решили добить наших конкурентов — химиков и геологов и основательно подготовились к этому этапу.
На сцене большого актового зала индустриального института стоял Рустам в позе памятника Чайковскому перед московской консерваторией. Моя обязанность была проста: чинно выходить на сцену с очередной деталью костюма и одевать ее на раскоряченный манекен. Другой член нашей команды комментировал происходящее в стиле: «Брюки превращаются, превращаются брюки…» Я была тогда желторотой первокурсницей и жутко нервничала. Тем более, что перед выходом на сцену с меня сняли очки, и я оказалась на залитом софитами пространстве практически ослепшая.
С первой деталью — короной из фарфоровых изоляторов я кое-как справилась и водрузила ее Рустаму на голову. Потом опутала его проводами и (апофеоз!) вынесла на сцену большую киловаттную лампу. Повесив ее на шею застывшему, как изваяние, парню, я махнула рукой, и зал погрузился в темноту. Это наши ребята выключили свет. Спустя мгновение на Рустаме зажглась лампа. И — о ужас! Вместо того, чтобы покоиться на груди вроде кулона, как и было задумано, этот прожектор повис между широко расставленных ног — я не рассчитала длину проводов. В зале наступила мертвая тишина, и какой-то одинокий голос внятно произнес: «Инкубатор…» Свет тут же зажегся, ошпаренного Рустама уволокли со сцены, а публика еще долго истерически хохотала. В конце концов мы проиграли нашу команду Гусман дисквалифицировал за шутки ниже пояса.
После игры состоялась печальная вечеринка. Мы упивались обидами и дешевым местным вином. Вспоминали, какие у нас были отличные шутки, как лихо гарцевала по сцене в мини-юбке Милочка, первая красотка энергетического факультета. По мере увеличения набора градусов участниками пирушки я все чаще чувствовала на себе косые взгляды. Тут я не выдержала и разревелась. Ревела в голос, с причитаниями и всхлипываниями, в духе восточных плакальщиц. Я припомнила им все — и что мне всего шестнадцать лет, а несовершеннолетних не судят за такую малость, и что мне и так досталось в жизни, рыжей и несчастной, и вообще, хоть Гусман нас лишил победы, а я со сцены видела, что он хохотал.
