Смерть с отсрочкой - [10]

Ленни был не так доволен. В последний раз он выполнял приказание, исходившее не от тюремщика и не от копа, в июне 1976 года, через месяц после того, как ему исполнилось пятнадцать. Дядя нашел ему работу в качестве подносчика раствора на стройке в Тетфорде, где Ленни продержался три дня. Не то чтобы он был бунтарем по природе или враждебно относился к власти, а просто от рождения не способен выслушивать распоряжения от любого, у кого ума меньше, чем у него, и, как это ни хвастливо звучит, редко сталкивался с тем, кто умнее. Он посмотрел на карту. Вот на что следует указать. Старик Стармен выбрал самый очевидный путь от места высадки до того, где, по его утверждению, закопано сокровище, но жизнь далеко не всегда так проста и легка. «Глория» не приспособлена для гладких скоростных шоссе, кишащих полицией. Идеальная для нее дорога — проселки, околицы, лесные колеи, а Ленни не видит необходимости в спешке. Должным образом организованное путешествие превратилось бы в неторопливые зигзаги по сельским районам Испании, перемежаемые остановками в хороших гостиницах и богато оснащенных барах. Одно можно точно сказать: если раздобытого в поездке золота хватит только на одну коронку на коренном зубе, вполне разумно растрясти кошелек старика, пока Ленни не сможет честно встать и сказать, что исполнил свой долг. Он свернул свой экземпляр завещания и удалился в бар, чтобы спокойно подумать.

Сидней потерпел поражение в борьбе с тошнотой через пару часов. Дурно пахнувшая атмосфера качавшегося судна, запахи застарелой рвоты, дизельного масла, пережаренных блюд сломили сопротивление с опустошительной силой, швырнув его на четвереньки рядом с забитым унитазом. Ник стоял неподалеку, одной рукой зажав нос, а другой протягивая бумажные полотенца, пока старик смертельно хрипел, каркал, тужился, извергая потоки рвоты в затопленной туалетной кабинке.

К полуночи выпотрошенный, измученный Сидней погрузился в потное забытье, оставив Ника сидеть в полутемном салоне, слушать его прерывистый храп. На борту было лишь несколько других пассажиров: стайка гиперактивных детей, на которых бурное плавание абсолютно не отражалось, горстка мрачных овощеводов, улегшихся на запятнанном полу на надувных матрасах и в спальных мешках. Качка, кажется, ослабела, будто судно проплыло сквозь шторм, выйдя из него с другой стороны, и на темной палубе воцарилась атмосфера тихого, но содержательного утомления.

Неспособный заснуть, несмотря на слабость и усталость, Ник покинул Сиднея и выполз на палубу. Дождь еще шел, было темно, хоть глаз выколи, но, когда глаза привыкли к ночи, стали видны слабые фосфоресцирующие вспышки, летящие мимо промокшего корпуса. Вот, подумал он, настоящее сердце тьмы. В такую ночь можно перелезть через поручень и навсегда исчезнуть, вынырнув в шоке и брызгах в кильватере, видя, как в темноте исчезают навигационные огни и светящаяся желтая рубка парома. Глядя вниз на шипевшее море, он гадал, долго ли придется ждать смерти в этом ледяном черном ужасе. Минуту? Час? Сколько б ни было, все же гораздо скорей, чем не прыгнув. Он медленно пошел по палубе, скрипя кроссовками по мокрой стали, мимо одиночных курильщиков с призрачно светившимися в темноте лицами, потом снова вошел внутрь. Внутри все было как в его старой жизни: тепло, светло, защищено от стихий. А снаружи как в новой: темно, холодно, непредсказуемо. Предпочтительно находиться внутри, решил он, гадая, не свидетельствует ли боль в ногах о подхваченном гриппе. Зашел в туалет умыться и наткнулся на Ленни, сушившего руки.

— Глупый старый сукин сын, — проворчал Ленни, сливая в унитаз кварту светлого пива.

— Кто?

— Эль Сид.[11]

Ник улыбнулся. В отличие от Никеля Эль Сид — прекрасный пример таланта Ленни подыскивать прозвища, хотя Ник ему этого не сказал.

— По-моему, старик хотел переправиться во Францию, вместо того чтобы слушать тебя и садиться на этот паром, — заметил он.

Ленни вытер руки об штаны и принялся рассматривать в зеркале собственный нос.

— Угу, только фургон мой, и главный тут я, а не он. — Он придвинулся ближе к грязному стеклу, исследуя поры. — Пускай считает себя боссом, пока это соответствует моим целям.

— А какие у тебя цели?

Ленни оглянулся, подмигнул налитым кровью глазом:

— Ленни знает, Никель. Ленни Нос.

Ник сдержал вздох. Это раздражающее присловье было первым, что он услышал от Ленни два года назад в камере Бедфордской тюрьмы. Оглядываясь назад, он всегда видит тут сходство со сценой из «Овсянки» — анемичный Ник-Годбер прибывает в жилище Ленни-Флетча, — ничего забавного. Усатый охранник с грязными подмышками и зловонным дыханием представил их друг другу, и Ленни, растянувшийся на нижней койке в пропотевших серых подштанниках, презрительно покачал головой.

— Ленни знает, — фыркнул он, вытаскивая из-за уха самокрутку и стуча себя по носу. — Ленни Нос.

Наряду практически со всеми своими коллегами-заключенными Ленни был невиновным, получив четыре с половиной года за преступление, которого не совершал. Прибывшего Ника он принял так, как Птицелов из Алькатраса[12] принял бы раненую ворону, — учил новым трюкам и одновременно повышал самооценку, сочетая полный собачий бред с практическими советами. Ленни был хорошо знаком с «крайслерами» — само собой разумеется, — умел подделать свидетельство о техосмотре с помощью тормозной жидкости и сушилки для волос; вел дела с колумбийцами — особенно интересна невероятная встреча с Медельинским картелем