Смерть приходит в Пемберли. Невинная кровь - [51]

– На следующей неделе, мадам. Майкл Симпкинс, муж моей старшей дочери – хороший человек, вы его знаете, – встретится с ними на остановке дилижанса в Бирмингеме и отвезет малыша домой. Теперь ждем удобного дня. Он очень занят, ему трудно оставить магазин, но и ему, и дочке не терпится поскорее забрать Джорджи. – Женщина проговорила все это с напряжением, которое нельзя было не заметить.

Элизабет понимала, что пора уходить. Она попрощалась, еще раз выслушала от миссис Бидуэлл слова благодарности, и дверь Лесного коттеджа тут же захлопнулась за ней. От зрелища явного неблагополучия она пришла в уныние. И почему предложение перебраться в Пемберли вызвало у женщины такой ужас? Вдруг оно было бестактным, прозвучав намеком на то, что умирающий получит в Пемберли лучший уход, чем может предоставить любящая мать? Такого, конечно, и в мыслях у Элизабет не было. Возможно, миссис Бидуэлл искренне думала, что переезд убьет сына, но какой может быть риск, если его, хорошо закрепленного, бережно перенесут на носилках под присмотром доктора Мерфи? Все предусмотрено. Похоже, мысль о переезде испугала миссис Бидуэлл больше, чем возможное присутствие в лесу убийцы. В душу Элизабет закралось одно подозрение, почти перешедшее в уверенность, которым она не могла поделиться со своими спутниками. Да имела ли она право вообще озвучивать его? Она в очередной раз пожалела, что с ней нет Джейн, но Бингли действительно должны были уехать. Место Джейн рядом с детьми, да и Лидии оттуда ближе добираться до местной тюрьмы, чтобы повидаться с мужем. Элизабет со смущением призналась себе, что в Пемберли гораздо спокойнее без постоянных жалоб и стенаний Лидии, резких смен ее настроения.

Какое-то время она, погрузившись в сумбур мыслей и эмоций, не обращала внимания на своих спутников. А они тем временем прогуливались по поляне и, глядя на нее, ожидали какого-нибудь знака. Отбросив занимавшие ее мысли, Элизабет направилась к ним. Посмотрев на часы, она сказала:

– До возвращения ландо еще двадцать минут. Раз уж ненадолго выглянуло солнце, не посидеть ли нам немного на скамейке?

Скамейка была обращена в сторону отдаленного, спускавшегося к реке склона. Элизабет и Джорджиана сели ближе к одному концу скамьи, Элвестон – к другому, молодой человек вытянул перед собой ноги и закинул руки за голову. Осенний ветер сорвал листья со многих деревьев, и теперь вдалеке виднелась тонкая мерцающая линия, отделявшая реку от неба. Может, именно блеск воды заставил прадеда Джорджианы выбрать это место? Старая скамья давно развалилась, но новая, сбитая Уиллом, была прочной и удобной. Рядом росли, отбрасывая тень, тесно сплетенные между собой кусты с красными ягодами и еще какой-то кустарник с плотными листьями и белыми цветочками, название которого Элизабет никак не могла запомнить.

Через некоторое время Элвестон повернулся к Джорджиане:

– Ваш прадед все время жил здесь или только иногда позволял себе отдохнуть от дел большого поместья?

– Все время. Он построил коттедж и поселился в нем, без слуги, кухарки или еще кого-нибудь. Еду ему иногда приносили, а так он вполне довольствовался обществом Солдата, своего пса. Его жизнь тогда считалась скандальной, даже семья была недовольна. Для любого Дарси жизнь где-то, кроме Пемберли, рассматривалась как бегство от ответственности. А когда Солдат стал старым и больным, прадед застрелил его, а потом застрелился сам. Он оставил записку, в которой просил похоронить их в одной могиле в лесу; здесь действительно есть надгробный камень и могила, но в ней лежит один Солдат. Семью ужаснула сама мысль, что член клана Дарси будет лежать в неосвященной земле, и можно себе представить, как отнесся бы к этому приходской священник. Поэтому прадед покоится на семейном кладбище, а Солдат – в лесу. Мне всегда было жаль прадедушку, и ребенком, гуляя с гувернанткой, я клала на лесную могилу цветы или ягоды. Детское воображение рисовало картину, что дедушка лежит здесь, с Солдатом. Но когда мама узнала, куда мы ходим, гувернантку уволили, а мне сказали, что в лес ходить нельзя.

– Тебе, но не твоему брату, – уточнила Элизабет.

– Нет, не Фицуильяму. Но он на десять лет старше, и тогда был уже взрослым; не думаю, чтобы брат разделял мои чувства к прадеду.

Все помолчали, а потом Элвестон сказал:

– Могила сохранилась? Если хотите, можно сейчас положить цветы: ведь вы больше не ребенок.

Элизабет показалось, что за предложением навестить могилу собаки скрывалось нечто большее.

– Хотелось бы, – ответила Джорджиана. – Последний раз я была там в одиннадцать лет. Интересно, изменилось что-нибудь? Нет, не думаю. Я знаю направление, это место недалеко от нашего маршрута, и мы не опоздаем к приезду ландо.

Они пустились в путь. Джорджиана показывала дорогу, а Элвестон, придерживая Помпея, шел немного впереди, чтобы примять крапиву и отогнуть мешавшие женщинам ветки. Джорджиана несла букетик цветов, собранных Элвестоном. Удивительно, сколько радости, сколько весенних воспоминаний может принести собранный в октябрьский солнечный день такой букет! Элвестон сорвал веточку, усыпанную белыми осенними цветочками, несколько зеленых кустиков ярко-красных, но еще незрелых ягод и парочку золотых листьев. Никто ничего не говорил. Элизабет, вся в своих мыслях и тревогах, вдруг подумала, а разумен ли этот визит на могилу, однако так и не нашла в нем ничего предосудительного. Сегодня такой день, когда всякое необычное событие, похоже, несет в себе мрачные предчувствия и потенциальную опасность.