Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [18]

Хенет прибежала, остановилась пораженная, заохала… Нофрет велела ей замолчать.

— Разыщи Камени. Скажи ему, чтобы принес палочку, которой пишут, чернила и папирус. Нужно написать письмо господину.

Хенет не сводила глаз со щеки Нофрет.

— Господину?.. Понятно… — И, не выдержав, спросила: — Кто это сделал?

— Кайт, — тихо улыбнулась Нофрет, вспоминая происшедшее.

Хенет покачала головой, цокая языком.

— Ах, как дурно, очень дурно… Об этом обязательно надо сообщить господину. — Она искоса поглядела на Нофрет. — Да, Имхотепу следует об этом знать.

— Мы с тобой, Хенет, мыслим одинаково… — ласково произнесла Нофрет. — Я тоже думаю, что господину следует об этом знать.

Она сняла со своего полотняного хитона оправленный в золото аметист[36] и сунула его в руку Хенет.

— Мы с тобой, Хенет, всем сердцем печемся о благополучии Имхотепа.

— Нет, я этого не заслужила, Нофрет… Ты чересчур великодушна… Такой прекрасной работы вещица!

— Имхотеп и я, мы оба ценим преданность.

Нофрет улыбалась, по-кошачьи щуря глаза.

— Приведи Камени, — сказала она. — И сама приходи вместе с ним. Вы с ним будете свидетелями того, что произошло.

Камени явился без большой охоты, хмурый и недовольный.

— Ты не забыл, что тебе велел Имхотеп перед отъездом? — свысока обратилась к нему Нофрет.

— Нет, не забыл.

— Сейчас настало время, — продолжала Нофрет. — Садись, бери чернила и палочку и пиши, что я скажу. — И, поскольку Камени все еще медлил, нетерпеливо добавила: — То, что ты напишешь, ты видел собственными глазами и слышал собственными ушами, и Хенет тоже подтвердит все, что я скажу. Письмо следует отправить немедленно и никому про него не говорить.

— Мне не по душе… — медленно возразил Камени.

— Я не собираюсь жаловаться на Ренисенб, — метнула на него взгляд Нофрет. — Она глупое и жалкое создание, но от нее я обид не видела. Тебе этого довольно?

Бронзовое лицо Камени запылало.

— Я об этом и не думал…

— А по-моему, думал, — тихо сказала Нофрет. — Ладно, приступай к выполнению своих обязанностей. Пиши.

— Пиши, пиши, — вмешалась Хенет. — Я очень огорчена тем, что произошло, очень. Имхотепу непременно следует об этом знать. Пусть справедливость восторжествует. Как ни трудно, но человек обязан выполнять свой долг. Я всегда так считала.

Нофрет рассмеялась ласковым смехом:

— Я в этом не сомневалась, Хенет. Ты неизменно выполняешь свой долг! И Камени будет делать свое дело. Я же… я буду поступать, как мне хочется…

Но Камени все еще медлил. Лицо у него было мрачное, почти злое.

— Не нравится мне это, — повторил он. — Нофрет, лучше бы тебе не спешить и сначала подумать.

— Ты смеешь говорить это мне?

Ее тон задел самолюбие Камени. Он отвел взгляд, лицо его окаменело.

— Берегись, Камени, — тихо произнесла Нофрет. — Имхотеп полностью в моей власти. Он слушается меня и… пока тобой доволен… — Она многозначительно умолкла.

— Ты мне угрожаешь, Нофрет? — спросил Камени.

— Возможно.

Мгновение он со злостью смотрел на нее, затем склонил голову.

— Я сделаю, что ты скажешь, Нофрет, но, думаю, тебе придется об этом пожалеть.

— По-моему это ты угрожаешь мне, Камени…

— Я предупреждаю тебя…

Глава 8 Второй месяц зимы, 10-й день

1

День шел за днем, и Ренисенб порой казалось, что она живет как во сне.

Дальнейших робких попыток подружиться с Нофрет она не предпринимала. Теперь она ее боялась. В Нофрет было что-то такое, чего Ренисенб не могла понять.

С того дня, когда произошла ссора во дворе, Нофрет изменилась. В ней появилась какая-то странная удовлетворенность, ликование, которые были непостижимы для Ренисенб. Иногда ей думалось, что смешно и глупо считать Нофрет глубоко несчастной. Нофрет, казалось, была довольна собой и всем, что ее окружало.

А в действительности все вокруг Нофрет изменилось, и определенно не в ее пользу. В первые дни после отъезда Имхотепа Нофрет намеренно, по мнению Ренисенб, сеяла вражду между членами их семьи и преуспела в этом.

Теперь же все в доме объединились против пришелицы. Прекратились ссоры между Сатипи и Кайт. Сатипи перестала ругать вконец растерявшегося Яхмоса. Себек стих и хвастался куда меньше. Ипи стал вести себя более уважительно к старшим братьям. В семье, казалось, воцарилось полное согласие, но оно не принесло Ренисенб душевного спокойствия, ибо породило стойкую скрытую неприязнь к Нофрет.

Обе женщины, Сатипи и Кайт, больше с ней не ссорились — они ее избегали. Не затевали с Нофрет разговоров и, как только она появлялась во дворе, тотчас подхватывали детей и куда-нибудь удалялись. И в то же время в доме стали случаться мелкие, но странные происшествия. Одно льняное одеяние Нофрет оказалось прожженным чересчур горячим утюгом, а другое запачкано краской. За ее одежды почему-то цеплялись колючки, а возле кровати нашли скорпиона[37]. Еда, которую ей подавали, была то чересчур переперчена, то в нее вовсе забывали положить специи. А однажды в испеченном для нее хлебе очутилась дохлая мышь.

Это было тихое, мелочное, но безжалостное преследование — ничего очевидного, ничего такого, к чему можно было бы придраться, — одним словом, типичная женская месть.

Затем, в один прекрасный день, старая Иза призвала к себе Сатипи, Кайт и Ренисенб. За креслом Изы уже стояла Хенет, качая головой и заламывая руки.