Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [131]
— Не стану скрывать, Айрис, я давно ждал этой минуты. Я просто лопну, если не расскажу кому-нибудь без промедления, какие чудеса проницательности я продемонстрировал и до каких высот логики поднялся. Мое повествование будет избавлено от ложной скромности. Это будет наглый, хвастливый монолог, лишь изредка прерываемый паузами для того, чтобы восхищенные слушатели могли воскликнуть: «Ах, Энтони, какой ты умный!», или «Тони, это просто потрясающе!», или еще что-нибудь в том же духе. Итак, внимание! Представление начинается.
В целом все выглядело достаточно просто. Классический пример причины и следствия. Смерть Розмэри, в свое время истолкованная как самоубийство, на самом деле самоубийством не была. У Джорджа возникли подозрения, он взялся самолично расследовать это дело, напал как будто на верный путь, но, прежде чем успел разоблачить убийцу, в свою очередь был убит. Логическая связь, если можно так выразиться, соблюдена безукоризненно.
Но тут мы сразу же сталкиваемся с некоторыми вопиющими противоречиями, а именно: (А) Джордж не мог быть отравлен; (Б) Джордж был отравлен. И далее: (А) к бокалу Джорджа никто не прикасался; (Б) в бокале Джорджа был обнаружен яд.
Сопоставляя эти формулировки, я вначале упустил из виду одно важное обстоятельство — многозначное употребление родительного падежа. Скажем, «ухо Джорджа» однозначно обозначает неотъемлемую часть его организма, которая может быть отчуждена только с помощью хирургического вмешательства. Но когда мы говорим «часы Джорджа», мы подразумеваем часы, которые все время носит Джордж. Здесь, правда, может возникнуть еще один второстепенный вопрос: являются ли эти часы фактической собственностью Джорджа или кто-то дал их ему поносить. Когда же речь заходит о «бокале Джорджа» или о «чашке Джорджа», то здесь, если вдуматься, мы имеем в виду нечто неопределенное. Все содержание, которое я вкладываю в это понятие, сводится к следующему: это тот бокал или та чашка, из которого или из которой пил Джордж, и если на столе стоит несколько таких же бокалов или чашек, то бокал или чашка Джорджа никакими особыми признаками не отличаются от остальных.
Чтобы показать это наглядно, я провел небольшой эксперимент в кафе. Рейс пил чай без сахара, Кемп — с сахаром, а я пил кофе. По цвету содержимое всех трех чашек было примерно одинаковым. Мы сидели за круглым мраморным столиком в зале, где стояло еще несколько таких же круглых мраморных столиков. Сделав вид, что меня вдруг осенила какая-то догадка, я заставил своих собеседников встать и выйти со мной в вестибюль. Пока все поднимались и отодвигали стулья, я, улучив момент, незаметно передвинул трубку Кемпа, лежавшую у его прибора, к своему прибору. Мы вышли в вестибюль, тут я выдумал какую-то отговорку и предложил вернуться в зал. Кемп подошел к столику первым. Он придвинул стул поближе и сел на то место, где лежала его трубка. Рейс сел справа от него, как он и сидел, а я слева. Но заметь, что при этой ситуации возникло два противоречивых суждения типа А — В: (А) в чашке Кемпа чай с сахаром; (Б) в чашке Кемпа кофе. Эти суждения несовместимы, они не могут быть истинными одновременно — и тем не менее оба они истинны! Вся загвоздка в том, что в оба суждения входит сочетание «чашка Кемпа». Между тем чашка Кемпа в тот момент, когда он вставал из-за стола, и чашка Кемпа в тот момент, когда он снова сел за стол, — это не одна и та же чашка!
Именно так все и обстояло в тот вечер в «Люксембурге». После концерта, когда все пошли танцевать, ты уронила сумочку. Ее поднял официант — не наш официант, не тот официант, который обслуживал наш стол и точно знал, где кто сидит, — а официант случайный, вконец затюканный желторотый мальчишка, который пробегал мимо с каким-то соусом, увидел упавшую сумочку, нагнулся, подобрал ее и положил на стол рядом с прибором, но не с твоим, а на один прибор левее. Вы с Джорджем вернулись к столу первыми, и ты не задумываясь села на то место, где лежала твоя сумочка, — так же, как Кемп механически придвинул стул к тому прибору, где лежала его трубка. Тогда Джордж сел на место, которое считал своим, — справа от тебя. И когда он предложил тост в память Розмэри, он отпил из бокала, который опять-таки считал своим, но который в действительности был твоим бокалом, Айрис. А вино в твоем бокале могло быть отравлено как раз во время концерта без помощи черной магии и потусторонних сил, потому что сразу после концерта, когда был предложен тост, один из гостей не прикасался к вину — естественно, тот, за здоровье которого пили, то есть ты!
Если вернуться к началу событий, то теперь мизансцена резко меняется. Намеченной жертвой оказывается не Джордж, а ты, Айрис! Джордж теперь выступает уже как орудие, ловко использованное убийцей. Если бы его план не сорвался, как выглядело бы это происшествие со стороны? Повторяется прошлогодний ужин в «Люксембурге» — и повторяется самоубийство. Все понятно, сказали бы люди, — склонность к самоубийству у них в роду. У тебя в сумочке нашли бы пакетик из-под цианистого калия. Случай предельно ясный. Бедная девочка, она так и не оправилась после смерти сестры. Печальный конец, но знаете этих девушек из богатых семей — сплошные истерички и невропатки.
