Смерть приходит по Интернету - [5]

В конце концов эти неуклюжие домогательства изрядно надоели эстрадной тусовке, и в органы охраны правопорядка поступил ряд просьб об ограждении от приставаний этого городского дурачка.

В милиции наш несчастный герой рассказывал всякую небывальщину о своем блестящем прошлом и о том, как безжалостно с ним обошелся Николай. Свободные от дежурства милиционеры, собравшиеся поглазеть на придурка, более всего хохотали после фразы: «И тогда он меня подменил на другого человека».

После того как каждый сотрудник муниципального отделения милиции насладился этой историей как минимум дважды, задержанного препроводили в психиатрическую больницу. Ну а там констатировали совершенно очевидный диагноз: мания величия.

СТЕПНОЙ БАРИН

Дмитрий был продуктом великой русской литературы. Именно она воспитывала его в детстве и отрочестве и вела по жизни в зрелые годы. Однако его характер сложился не как сумма духовных предписаний, которыми насыщен отечественный роман XIX века, а как противодействие им. Писатели старались разбудить в читателе, за которого они несли моральную ответственность, такие качества, как совестливость, примат чувства над рассудком, доброту, милость к падшим, презрение к богатству и отвращение к властолюбию, честность, духовную щедрость и широту натуры.

Дмитрий, любимым чтением которого были Федор Достоевский и Лев Толстой, заученные уже чуть ли не наизусть, с глумливым хохотом прочитывал возвышенные сцены и наслаждался низменными, где зло торжествовало победу над добром. Поэтому был он человеком на редкость бессовестным, расчетливым, злым, жестоким по отношению к стоящим ниже его на социальной лестнице, корыстолюбивым и властолюбивым, бесчестным, бездуховным и скупым.

Данные свойства характера способствовали стремительной карьере Дмитрия в финансовой сфере. Однако занятия делом потакали в основном лишь двум его страстям — корыстолюбию и властолюбию. Все остальные остро необходимые деятельной натуре Дмитрия ощущения и переживания приходилось добирать в быту.

Поэтому, как только представилась возможность, он сразу же купил в ста пятидесяти километрах от Москвы землю. Именно землю, а не какой-нибудь там участок, потому что той земли было около трехсот гектаров. Обнес свои обширные владения непреодолимым забором и начал строительство. Перво-наперво был возведен барский дом с флигелями для челяди. Вскоре к нему прибавилась псарня, амбар, конюшня. И затем, вместо того чтобы заняться планировкой парка с беседками, прудом и купальней, Дмитрий отдал распоряжение построить в отдаленном углу, близ болотца, двадцать пять ветхих изб. Именно ветхих, в связи с чем строители делали стены со щелями, печи кривыми, а окошки затягивали подслеповатой слюдой.

Когда все было устроено, Дмитрий при помощи начальника охраны начал нанимать в окрестных селах крепостных. С изъявившими желание заключался договор, отпечатанный на лазерном принтере в двух экземпляpax. Суть договора сводилась к следующему. Крепостной крестьянин получает во временное пользование избу, надел земли, скотину, сельскохозяйственный инвентарь и необходимую одежду, косоворотки, сарафаны, зипуны, армяки и проч. И безотлучно живет в деревне, кормясь плодами своего труда и отчисляя барину половину урожая. За это крепостному на каждого члена его семьи, включая и его самого, ежегодно выплачивается по две тысячи долларов.

В свою очередь барину предоставляется право привлекать крепостных по своему усмотрению на хозяйственные работы по благоустройству и содержанию усадьбы, физически наказывать за нерадивость и допущенные оплошности, разрешать, запрещать либо назначать браки между крепостными, единолично вершить суд в случае возникновения между ними конфликтов… В последнем пункте говорилось о том, что крепостной имеет право расторгнуть договор лишь в Юрьев день.

В конце концов деревенька была укомплектована полностью. И жизнь за высоким забором приобрела чудовищные, антиэволюционные формы.

Барин, сжигаемый неутоленной страстью бесчинства, сразу же, на второй день новой эры, устроил для новобранцев кровавую баню. Собрав всех мужиков, включая неразумных детей и немощных стариков, он велел рыть пруд. Но вдруг раздались голоса, взывающие к благоразумию барина: мол, «здесь рытья недели на две, а мы еще не успели с хозяйством обосноваться, да и покос сейчас: упустишь время — зимой голодать придется».

Дмитрий вкрадчиво и как будто бы с пониманием насущных крестьянских нужд спросил: «Кто еще так считает?» Так считали все. Поэтому, вооружившись арапником, при поддержке четырех дюжих охранников барин высек всех. По первоначальности это дело его так распалило, что, не рассчитав сил, последних уже не досекал, а скорее похлопывал по обнаженным спинам.

По мере приобретения опыта неограниченного барствования Дмитрий все более осознавал, что собственноручные побои — не самое упоительное дело. Поэтому частенько перепоручал порку охранникам, которые были в этом отношении попрофессиональнее.

Его дикие забавы во многом следовали исторической традиции, вычитанной из великой русской литературы, оказавшей пагубное воздействие на нестандартную психику Дмитрия. Вдвоем с пятнадцатилетним сыном Григорием носились они на горячих рысаках за зайцами, которые в необходимом количестве закупались в охотхозяйстве. И, оглашая округу улюлюканьем, которое вкупе с прерывистым лаем борзых повергало в ужас все живое и хоть сколько-нибудь мыслящее, норовили загонять косых на крестьянские наделы, дабы всласть потоптать злаки и огороды и уложить в азарте из двух стволов чью-нибудь худобокую буренку.