Смерть поэта - [4]

Впервые цитата из элегии Тепловой у Лермонтова мелькает в 1830 г. в стихотворении «Нищий»: «Так я молил твоей любви // С слезами горькими, с тоскою…»

Это может еще быть и просто случайностью, но в следующем году Лермонтов делает вольный перевод стихов Томаса Мура, а заканчивает двумя строками, которых нет у англичанина:

Одной слезой, одним ответам  

Ты можешь смыть их приговор;

Верь! не постыден перед светом

Тобой оплаканный позор!

У Мура нет, зато есть у Тепловой: «И не постыден твой позор».

Есть и в ходившем тогда в списках предсмертном письме Кондратия Рылеева, написанном из каземата ночью перед казнью. Вот его первые строки: «Бог и государь решили участь мою: я должен умереть и умереть смертию позорною…»

В 1830, 1831 гг. Лермонтов создает так называемый «провиденциальный цикл», где лирический герой, преследуемый роком, ожидает казни. Единственное, что может принести ему радость, – слеза любимой. И он пророчит сам себе:

…Смерть моя  

Ужасна будет; чуждые края

Ей удивятся, а в родной стране

Все проклянут и память обо мне…

Смерть, удовлетворяющая столь страшным условиям, – это смерть государственного преступника, смерть заговорщика. Может быть, даже цареубийцы, которому четвертование не заменили удавкой:

Кровавая меня могила ждет,  

Могила без молитв и без креста,

На диком берегу ревущих вод

И под туманным небом; пустота

Кругом. Лишь чужестранец молодой,

Невольным сожаленьем и молвой

И любопытством приведен сюда,

Сидеть на камне станет иногда.

В этих же стихах упомянут и курган над безымянной могилой. В. Э. Вацуро высказал мысль о том, что здесь «нет никаких аллюзий – есть ассоциации, быть может, непроизвольные, а не осознанный намек на Рылеева, – это совершенно ясно из контекста стихотворения».

Пусть так. Хотя мы и не очень верим в «непроизвольные» ассоциации гениев.

В свое время Э. Г. Герштейн писала еще об одном стихотворении из «провиденциального цикла», кстати, озаглавленного так же, как элегия Серафимы Тепловой «К ***». Исследовательница удивлялась странному несоответствию сюжета: «Хотя стихотворение начинается с упоминания о позорной смерти на плахе, заканчивается оно образом утонувшего героя:

И лишь-волна полночная простонет  

Над сердцем, где хранился образ твой!

В. Э. Вацуро и здесь обнаружил парафраз из Тепловой: «О верь, о верь, что над тобою // Стон скорби слышала волна!» Исследователь пытается разрешить это противоречие: «Каждый из этих мотивов был по-своему продолжен в лермонтовской лирике. Но в стихах «Когда твой друг с пророческой тоскою…» /…/ они не переплавились до конца, сохранив нечто от своей автономности. Даже если не настаивать на том, что стон волн «над сердцем» мертвого возлюбленного означает непременно, что тело покоится в водной пучине, а предположить расширенное толкование – например, могилу на берегу моря (как в «1831-го июня 11 дня»), – то все равно образ окажется «непонятным». Он не порожден логикой лирического сюжета, он пришел извне».

Увы, такова цена за то, что «биографический метод» оказался отвергнут литературоведением XX века.

Что же до этих лермонтовских стихов, то они порождены как раз логикой сюжета. Исторического и лирического.

В 1830 г. Пушкин извлечет из старой тетради и анонимно опубликует в той же «Литгазете» свой «Арион» (связь его с декабристской темой Вадим Вацуро тоже отрицал на основании того, что данный сюжет был общим местом у романтиков), а осенью того же года примется за «Когда порой воспоминанье…». В те же дни отрок Лермонтов начинает писать вполне рылеевское по духу стихотворение «Новгород»:

Сыны снегов, сыны славян,  

Зачем вы мужеством упали?

Зачем?.. Погибнет ваш тиран,

Как все тираны погибали!..

Стихотворение не задалось. Через день Лермонтов пишет о могиле воина, кургане на диком морском берегу. И вполне по-рылеевски обозначает жанр стихов словом «дума».

Близится пятая годовщина декабристского восстания.

А. О. Заренок. Николай I в мундире лейб-гвардии Семеновского полка. 1840-е

Не зная друг о друге, Пушкин и Лермонтов оба примеряют «к себе» голодаевскую могилу. Пушкин описывает свое посещение подмытого хладной пеной островка, свой утлый челн, волновую погоду, «берег дикий» и место рыбачьей стоянки (а это уже точный топографический ориентир, ведь на плане, изданном в СПб в 1828 г., на всей Малой Неве только здесь отмечена и подписана «Избушка рыбаков»). Вот и Лермонтов говорит о своей гибели и о проклятой могиле на «диком берегу». (По нестранному сближению у обоих совпадет даже эпитет!)

Купеческая дочь Серафима Теплова профессиональным поэтом не стала. Шестнадцати лет она вышла замуж за почтового чиновника Дмитрия Федоровича Пельского, который в 1840 г. занял должность почтмейстера в Дмитрове, выпустил две книжки по почтовому делу и вскоре умер.

Как сообщает Р. Б. Заборова, в начале 1860-х С. С. Пельская была «бедна, как не знаю кто» (отзыв современника). Памятуя о ее знаменитой элегии, прогрессивные литераторы времен тогдашней «оттепели» даже выделили ей однажды вспомоществование – несколько десятков рублей.

Комментарий к новейшему собранию стихов Николая Языкова называет ее «третьестепенной поэтессой, сестрой Н. С. Тепловой». Примечание это не вполне случайно. Языков с сестрами Тепловыми общался, в альбом Серафимы в 1831 г. он даже вписал посвященные ей стихи: «Я знаю вас: младые ваши лета…» Можно предположить, что и элегия Серафимы Сергеевны – ответ не только на предсмертное письмо самого Рылеева, но и на тайные стихи самого Николая Языкова, вернее, на одну их строку, с которой юное поколение никак не могло согласиться по свойственному молодости максимализму. Еще раз напомним эти стихи: