Смерть поэта - [6]
Летом 1841 года все «кружковцы» собрались в Пятигорске.
Значит, конспиративный кружок не распущен в 1840-м (как считается), но продолжает действовать на Кавказе.
Что же предшествовало дуэли?
Выпущенная в 1981 году «Лермонтовская энциклопедия» осторожничает, называя место и дату ссоры поэта с его будущим убийцей: все случилось 13 июля на вечеринке в доме у генеральши Верзилиной, но… «надежных свидетельств нет».
И впрямь нет. Хотя сам факт скандала в воскресенье 13 июля в доме Верзилиных никто не оспаривает. Одна загвоздка – все всё видели, но одни просто молчат, а другие врут. Например, так: мол, поэт во время музицирования Сержем Тубецким что-то сказал про кинжал Мартынова. (Мартынов был уже в отставке и носил горский кинжал.) И как раз на слове «кинжал» музыка стихла, а Мартынов это слово услышал, и заключил, что речь о нем.
Придумано очень неловко: по одному слову совершенно невозможно понять, о чем (или о ком) говорил Лермонтов. Ну почему именно о Мартынове, а не о каком-нибудь чеченце, или, наконец, не о себе?
Другие считают, что дело вообще в подшучивании поэта над своим будущим убийцей. Де характер у поэта был такой – сложный и неуживчивый.
Но раньше Мартынов терпел остроты приятеля. А тут взорвался.
Предположим. Но – почему именно в этот день?
Иные намекают: ссора произошла «по куда более важным причинам». И называют имена дам, «в реальности» ставших этими самыми «причинами».
Другие выдвигают идею царского заговора: захотел Николай Павлович Романов сжить поручика Лермонтова со света, вот и подослал Мартынова.
Впрочем, никто не спорит с тем, что в тот вечер Лермонтов был «мрачнее обычного».
Так что ж – «мрачнее обычного», а все продолжал острить над мартыновским кинжалом?
И еще ложь: Васильчиков сообщает, что вызов состоялся «при нем», а Мартынов утверждает, что объяснялись они с Лермонтовым «без свидетелей». Очевидно, что убийца поэта и его секундант просто не успели как следует сговориться: лермонтоведы знают, что в первые часы после дуэли секунданты вообще говорят одно, а на следствии – другое.
Равно как и «свидетели» ссоры: в докладе Николаю I будет сказано, что острот и шуток Лермонтова, оскорбивших Мартынова, никто, собственно, не слышал.
А дальше (по показаниям Мартынова) – странная их беседа в саду, уже без свидетелей. Мартынов говорит, что заставит поэта перестать шутить.
В официальном письме полковника Александра Семеновича Траскина (начальника штаба Командующего войсками на Кавказской линии и в Черноморье) к командующему Павлу Христофоровичу Граббе (генерал-адъютанту, а в молодости члену декабристского Союза Благоденствия и соратнику самого Ермолова) это звучит чуть по-иному (но чего стоит это «чуть»!): «Мартынов сказал ему, что он заставит его замолчать».
На что Лермонтов, если верить Мартынову, отвечает выспренной тирадой: «Вместо пустых угроз ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал».
Вряд ли мы поверим, что поэты так изъясняются. Впрочем, даже и в такой передаче сквозь текст проступают слова, сказанные на девятнадцать веков раньше: «Что делаешь – делай скорее».
Лермонтов называет Мартынова Иудой?
За что?..
Через день у подножья Машука, в четырех верстах от города, поэт даже не станет целиться в противника: он демонстративно поднимет пистолет дулом вверх и будет держать его так, пока убийца не выстрелит. Это как новый вызов, как другая цитата, а точнее, самоцитата: «Есть Божий Суд…»
Ну и все прочее – и вмешательство в работу следствия полковника Траскина, указывавшего Глебову и Васильчикову (а также, очевидно, и Мартынову), какие именно им следует давать показания, и назначение в качестве главного следователя уже до этого заплатившего карьерой за отказ сотрудничать с жандармами подполковника Филиппа Федоровича Унтилова, и перераспределение ролей секундантов (с исключением из игры в следствие двоих, наиболее нелюбезных царю), и еще многое другое – разве не удивительно?
Ничуть, если мы ответим на вопрос, а когда и по какому поводу собрались на воскресную вечеринку у генеральши Верзилиной члены конспиративного кружка (плюс иные кавказские офицеры, а с ними и Лев Сергеевич Пушкин).
В лермонтоведении этого вопроса вроде бы и не существует. (Он не вмещается в рамки мифа о жизни и смерти Лермонтова.) Но мы обязаны его задать.
Для офицеров-дворян, для кавказских офицеров прошлого столетия, дата 13 июля 1841 года была не менее говорящей, чем для наших отцов 22 июня 1956 года, а для дедов 25 октября 1932-го или 9 января 1920-го.
Пятнадцать лет назад на Кронверкском валу Петропавловской крепости были казнены Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Петр Каховский, Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин.
Именно с этого дня, а даже не с 14 декабря 1825 года, в общественной жизни России началась совсем иная, страшная в своем удушье эпоха.
13 июля 1841 года чуткий на роковые сближения Лермонтов и впрямь должен был выглядеть «мрачнее обычного».
На Сенатскую он не попал по возрасту. И с шестнадцати лет примерял на себя саван цареубийцы.
Нет, цареубийцы из него, как и из Пушкина, не вышло.
Хотя за свои стихи о Пушкине Лермонтов и попадает в первый раз под арест и в ссылку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.