Смерть по ходу пьесы - [75]

— А у тебя когда-нибудь был чиряк на заднице? — поинтересовался Карелла.

— Не было. На руке как-то был. Но дело не в том. Тебе приходится ничего не есть с вечера — хотя делается это под местной анестезией, и к тому же тебя еще и заставляют прийти часа за два заранее, чтобы доктору было удобно. Совершенно не имеет значения, кто ты такой и насколько ты важная шишка — с той минуты, как ты попадаешь в больницу или в приемный кабинет, всем повелевает доктор. Ты можешь вести дело какого-нибудь маньяка, который убил четырнадцать человек ледорубом и в этот момент примеряется к пятнадцатому, но время доктора более ценно, чем твое, и тебе приходится сидеть и листать прошлогодние журналы, пока он не снизойдет и не выкроит минутку для тебя. Ненавижу докторов.

— Мальчишка, — хмыкнул Карелла.

— И медсестер я тоже ненавижу. Как только я вхожу в приемную, медсестра сразу же начинает называть меня Берт. Я ее первый раз вижу, но она считает себя вправе называть меня просто по имени. Да к ним хоть президент Соединенных Штатов войди — медсестра и ему скажет: «Присаживайтесь, Билл, доктор скоро освободится». Я позволяю себе называть малознакомого человека просто по имени, а не «мистер такой-то», только если знаю, что он преступник. Садись, Джек. Садись, Хелен. Может, она и доктора называет просто по имени? Может, она стучится к нему и говорит: «Мэл, к тебе Берт»? Как бы не так! «Доктор скоро освободится, Берт». Ненавижу и врачей, и медсестер.

— Что, прямо так всех и ненавидишь?

— Ну, вроде бы тот врач, который делал вскрытие, — неплохой мужик, — сказал Клинг. — Двайер.

— А ты откуда знаешь?

— Шарин сказала.

— Кто? Ах да, Шарин. А она откуда знает?

— Она врач.

— Мне казалось, ты говорил, что она коп.

— Она врач, который лечит копов.

— А мне послышалось, что ты ненавидишь всех докторов.

— Кроме Шарин.

— Я бы сказал, что ты очень сложная натура, Берт, — снова хмыкнул Карелла. — Если, конечно, ты позволишь называть тебя просто по имени.

У тротуара затормозило такси. В боковых стеклах отражалось солнце, и детективы не могли разглядеть, кто именно сидит в машине и в настоящий момент расплачивается с водителем. Им оставалось только ждать и наблюдать. Дверца такси открылась, и Джози Билз развернулась на сиденье, поставив ногу на тротуар. На ней были оранжевые джинсы, хлопчатобумажная рубашка и коричневые сандалии. Светло-рыжие волосы Джози были собраны в хвост, а на лбу подхвачены коричневой лентой под цвет глаз. Через плечо был переброшен ремень коричневой кожаной сумки. Из сумки торчала знакомая синяя обложка — сценарий «Любовной истории». Джози взглянула на часы, выбралась из машины, взглянула вперед — и увидела идущих ей навстречу Клинга и Кареллу. Похоже, в первый момент она удивилась. Солнечный свет играл на единственной рубиновой сережке, висевшей в левом ухе.

— Привет! — сказала она и улыбнулась.

Что-то в ее улыбке и в ее тоне неуловимо свидетельствовало о том, что Джози поняла — детективы пришли именно к ней.

— Нам нужно задать вам несколько вопросов, — сказал Карелла.

— Репетиция начинается в два, — сказала Джози и снова взглянула на часы.

— Это не займет много времени.

— Это по поводу Чака?

— Да. И некоторых других вещей.

— Зачем ему понадобилось прыгать из окна? — спросила Джози, покачала головой и тяжело вздохнула. У Кареллы появилось ощущение, что она уже проигрывала подобную мизансцену в какой-нибудь пьесе. А возможно, и не в одной.

— Вот записка, которую он оставил, — сказал Карелла и достал из кармана сложенный листок бумаги, на который он переписал записку Мэддена.

«Боже милостивый, прости меня за то, что я сделал с Мишель».

— Ничего не понимаю, — сказала Джози. — Я думала, что вы уже нашли того...

— Мы тоже так думали, — сказал Карелла.

Или, по крайней мере, так думали Толстый Олли, и Нелли Бранд, и даже лейтенант Бернс. Но Клинг и Карелла только что нашли вторую рубиновую сережку Джози под кроватью Мэддена.

— Эта записка выглядит так, будто он... ну... причинил какой-то вред Мишель, — сказала Джози.

Карелла считал, что иногда полезно положить приманку и ждать, пока мышь сама придет в мышеловку.

— Точнее говоря, она выглядит так, будто Мэдден убил Мишель, — поправил он.

— Ну... да. Но я думала...

Джози снова посмотрела на записку.

— А откуда вы знаете, что это написал он? — спросила девушка. — Она же не подписана.

— Записка была напечатана на машинке.

— Это даже не его почерк.

— Совершенно верно, — согласился Карелла, — это мой почерк. Я переписал ее с...

— А откуда вам знаком почерк Мэддена? — перебил его Клинг.

— Он был нашим помощником режиссера. В его обязанности входило писать расписания репетиций, примерок и всего такого. Так что все в нашей труппе знают почерк Чака. Знали. Как это ужасно — что он покончил с собой.

— А то, что он убил Мишель? — поинтересовался Клинг. — Если, конечно, именно это он и хотел сказать.

— Ну, на самом деле он не говорит прямо...

— Нет.

— На самом деле эту реплику можно трактовать по-разному.

— Реплику?

— Ну, его записку. Если это действительно его записка. Ведь на самом деле вы не знаете точно, он ли ее написал, — не так ли?

— Да, не знаем, — признал Карелла. — Но если ее написал он...