Смерть по ходу пьесы - [58]

— Той девушки, которую убили.

— Кассиди, что ли?

— Нет, это в пьесе.

— Я слыхал, что это на редкость дурацкая пьеса.

— Так оно и есть.

Олли взял сценарий. Искоса взглянув на него, он спросил:

— А почему эти страницы голубые?

— Потому что они новые. Они напечатаны на другой бумаге, чтобы отличаться от исходного варианта. Пока будут сделаны все исправления, сюда могут добавиться голубые, желтые, розовые, зеленые, да какие угодно страницы, хоть фиолетовые в крапинку.

— Но их трудно читать, эти долбаные голубые страницы.

— Совершенно верно.

Олли продолжал разглядывать сценарий. Наконец он неохотно полез в карман куртки и извлек оттуда очешник. Из очешника появились очки наподобие тех, которые носил Бен Франклин. Олли неожиданно стал похож на толстого школьника.

— Это для чтения, — извиняющимся тоном произнес он.

— Я сам ношу контактные линзы, — примирительно сказал Риганти.

Водрузив очки на нос, Олли откашлялся, словно собираясь читать вслух, но все же делать этого не стал. Он молча прочел страницу. Перевернул ее. Прочел еще одну.

— Вы правы, — заявил он, покачав головой, — это действительно на редкость дурацкая пьеса.

— Я же вам говорил. Но... просто для примера... как бы вы провели этот допрос?

— Тот, который здесь описан?

— Да. Там, где он хочет узнать, неужели она никогда не думала...

— Понятно, — сказал Олли. — Ну, что бы я сделал... Я бы сказал: «Послушайте, мисс, давайте будем мыслить здраво». Это ведь я с девушкой разговариваю, да?

— Да.

— Тогда тут надо быть поаккуратнее. Я имею в виду — вы ведь не можете разговаривать с девушкой точно так же, как с каким-нибудь долбаным вором, понимаете? Здесь надо говорить повежливее. Так что я сказал бы... А как ее зовут?

— У нее нет имени.

— То есть как — нет имени?

— Нету. Ее называют просто Дублерша.

— Тогда как же вы ее зовете, если у нее нет имени?

— А никак.

— Тогда это труднее.

— Почему?

— Потому что, если ее зовут Джейн, вы можете обратиться к ней: «Послушай, Дженни, давай мыслить здраво». Вы используете уменьшительное имя, понимаете? Не Джейн, а Дженни. Вы сразу же как бы устанавливаете с ней более близкие отношения. А если у нее даже нет имени, это здорово затрудняет дело.

— Ценное замечание.

— У всех людей есть имена.

— Кроме тех, которые действуют в этой пьесе.

— Ну-ну, — произнес Олли, покачав головой, и снова заглянул в сценарий. Потом он сказал: — Ну ладно, пусть даже без имени. Я бы начал так: «Послушайте, мисс, давайте будем мыслить здраво. Вы хотите, чтобы я поверил, что вы дублировали главную роль в пьесе, девушку убили, а вы ни разу даже не подумали: „Эй, а почему бы мне не занять ее место?“ Разве вы не смотрите все эти долбаные фильмы, мисс? Вы никогда не видели в кино, как звезда ломает ногу, а дублерша занимает ее место? И как у подсобных рабочих, которые сидят под потолком, рядом с прожекторами, захватывает дух, когда она начинает петь? А у старика, который задергивает занавес, от удивления отвисает челюсть, и старушка костюмерша, которая только что подгоняла костюм по девушке, стоит, словно ее громом поразило, и вообще весь этот долбаный театр приходит в изумление от того, как здорово дублерша выступает, — вы хотите сказать, что никогда не смотрели таких фильмов? Мисс, ну давайте мыслить здраво». Вот что бы я ей сказал.

— Великолепно, — прошептал Риганти. — Благодарю вас.

— А вам когда-нибудь приходилось целовать девушку в какой-нибудь пьесе, где вы играли? — поинтересовался Олли.

— Конечно.

— Интересно, а что делает «голубой», если ему в пьесе нужно поцеловать девушку?

— Понятия не имею.

— Да вы поймите, я же вовсе не говорю, что вы «голубой». Мне просто интересно, что они чувствуют в таких случаях. Вам не кажется, что потом они приходят домой и моют рот с мылом?

— Нет, не кажется.

— Мне просто любопытно. Значит, вы участвовали в таких сценах? В смысле — целовали девушку по ходу пьесы?

— Само собой.

— Но ведь кому-то да надо этим заниматься, я думаю. А? — спросил Олли и осклабился.

— Знаете, это не так легко, как вам кажется.

— Ну да. Должно быть, это вправду очень трудно — как следует поцеловаться с незнакомой девушкой на глазах у десяти тысяч зрителей.

— Совершенно верно.

— Могу поспорить. А вы когда-нибудь играли в постельных сценах?

— Конечно.

— А что они говорят девушкам, когда хотят, чтобы те разделись?

— Кого вы имеете в виду?

— Того, кто говорит, что нужно раздеться.

— Вы имеете в виду режиссера?

— Да, так что он им говорит?

— Ну, если сцена того требует...

— Давайте считать, что требует.

— Режиссер просто говорит: «Народ, а сейчас мы будем делать эту сцену». Что-нибудь в этом духе.

— И девушка просто берет и раздевается?

— Если сцена того требует.

— А в этой пьесе есть сцены с раздеванием?

— Нету.

— То есть Мишель Кассиди не раздевалась ни разу за всю пьесу, да?

— Ни разу.

— Так что у ее приятеля не было причин раздражаться из-за этого?

— Не было.

— Тогда из-за чего же он так взбесился, что нанес ей двадцать две раны?

— Если это действительно сделал он, — продолжал упорствовать Риганти.

— Да, конечно, он, кто ж еще, — сказал Олли.

— Возможно, это Энди.

— А кто он такой?

— Она. Андреа Пакер. Она играет Дублершу. Помните сцену, которую вы только что прочли...