Смерть отца - [127]

Отто отмахивается и продолжает читать:

«Вас, господин социал-демократ, мы повесим первым, – отвечает коммунист…» Ничего не говоря, Отто возвращает газету старухе, она аккуратно складывает ее, глаза ее горят.

– Мать, – обеспокоен Отто, – почему лицо у тебя такое злое и опавшее?

– Ах, Отто, – бормочет старуха, – многое случилось в переулке.

Она имеет в виду свою невестку Тильду, которой вернулась домой с большого празднества под утро, пьяная, взлохмаченная, заливающаяся пьяным смехом и ругающая свекровь. Теперь она гуляет по квартире с высоко поднятой головой, жестким выражением лица, сердито смотрит на свекровь, так, что та сбежала к Отто и Мине. Она закутывается в шаль, словно ей внезапно стало холодно, кивает головой Отто и Саулу, и удаляется в глубокой печали.

– Через час, мальчик, с велосипедом, – говорит Отто Саулу.

* * *

Квартира пуста. Мать и отец пошли проведать друзей. Иоанна сейчас стоит у входа в клуб и ждет его. И, конечно же, сердится на него. Кто знает, чем это все кончится! А если увидит кто-либо из Движения его расклеивающим коммунистические листовки? Дрожь проходит по всему его телу. Послезавтра должна состояться беседа о молодежной репатриации в страну Израиля…Он садится на красный диван и охватывает голову руками. Он действительно очень несчастен. Вечером пойдет с Отто расклеивать листовки, а завтра будет лгать налево и направо. А что он может сказать, почему не был на вечере в клубе? Голова болела? Саул кладет ладонь на лоб. Да, голова болит.

Резкий свист во дворе заставляет Саула вскочить с дивана. Кто-то свистит Эльзе. Саул быстро прячет галстук от формы Движения в ящик, меняет форменную рубашку на простую, ощущая себя предателем.

– Но Отто прав, он всегда прав, – бормочет он про себя, но на душе тягостно, – листовки правильные. Старуха не права.

Вытаскивает велосипед и спешит к своему другу Отто.

С такой же торопливостью Отто объясняет Саулу, как вести себя, если он попадется. Кроме того, по улицам шатаются парни, которые только и ищут завязать потасовку и досадить «голубым». Саул должен тут же выбросить листовки, бросить велосипед и сбежать.

– Но я не могу бросить велосипед, – упрямится Саул, – и почему его надо бросить? На нем же лучше удрать.

– Ты просто не понимаешь ситуации, мальчик. Как ты можешь сбежать на велосипеде, ведь на каждом углу светофоры. И проезд свободен только для «голубых». Один свисток, и ты в ловушке.

Саул опускает голову. Велосипед он, конечно же, не оставит, даже если ему прикажет Отто. Велосипед принадлежит Иоанне. Только недавно она получила его от деда, как подарок на день ее рождения, чтобы она все же потренировала свои неуклюжие ноги, как говорят, обе ноги левые. Иоанна только и решается прокатиться на велосипеде по длинному коридору в их доме. Таким образом, велосипед перешел к нему. Но оставить его на улице он не может.

– Выходим, бери кастрюлю с клеем.

– Отто, – бежит Мина к мужу, стоящему у двери, – погоди минутку.

Что опять случилось, Мина?

– На пальто твоем нет одной пуговицы. Как ты покажешься среди людей?

– Иисусе, женщина, – топчется Отто у двери, – мне надо торопиться, а ты со своей пуговицей.

– Иди, – застегивает Мина пальто на Отто.

Широкая улица полна народа. Листовки на велосипеде Саула, и дело продвигается быстро. Никто не мешает, никто не обращает на них внимания. «Голубые» равнодушно проходят мимо. Расклейка листовок в эти дни – дело обычное. На стенах многих домов уже расклеены листовки с рабочим, пронзенным тремя стрелами. Они приближаются к огромному зданию Министерства труда.

– Отто, – шепчет Саул, печаль с души которого испарилась, и расклейка листовок приносит ему большое удовлетворение, – Отто, я хочу наклеить листовку на это здание.

– Запрещено, мальчик. Это правительственное здание. Пошли дальше.

Саул упрямится. Он помнит слова старого стекольщика Карла тогда, в день большой демонстрации, и полагает, что должен наклеить здесь листовку, перед глазами Карла и всех безработных, сидящих на ступеньках здания целыми днями.

– Отто, я наклеиваю. Нет ни одного полицейского поблизости. Здесь важно наклеить.

И не успевает Отто даже ответить, как Саул уже на ступеньках, наклеивает большую листовку. Это здорово! Саул чувствует себя выросшим в собственных глазах. Отто остался внизу. Велосипед Саула с листовками прислонен к дереву.

– Стоять!

Неизвестно откуда вынырнули двое полицейских. Очевидно, вышли из боковых дверей здания. Отто не видел их поднимающимися по ступенькам.

Рабочий, пронзенный тремя стрелами, расстелен на ступеньках, рядом – кастрюля с клеем. Отто исчез. Саул даже на миг не подумал о велосипеде Иоанны. Он не думал ни о чем. Он бежал без задних ног. Свистки разрывают тишину. Топот ног. Полицейские гонятся за Саулом. Он добегает до какой-то мало освещенной улочки. Ноги несутся сами. Есть ли тут какой-либо подъезд, чтобы спрятаться в нем? Деревянный забор какой-то мастерской тянется вдоль улицы. Перебежать дорогу Саул не решается. Вот широкая улица, высокие здания. Колет в груди. Нет больше сил – бежать. Он вбегает в подворотню какого-то дома. На улице – свистки полицейских. Гудит клаксон автомобиля. Двор темен. Саул прячется за бочкой с дождевой водой. Несмотря на ночной ветер, он покрыт потом, одежда липнет к телу. Кровь стучит в висках, иглы покалывают грудь. Неожиданно, – стук шагов во дворе. Двое полицейских врываются внутрь. Фонари рассекают светом темноту, и падают на дрожащего мальчика за бочкой.