Смерть любопытной - [9]

— А сейчас, — сказал он Элисон, — пойди и найди покладистого архитектора. Это твой дом! Скажи ему, что ты хочешь, и не дай себя запугать.

— Без ограничения стоимости? — уточнила Элисон.

Он посмотрел на нее с изумлением и обидой, остановившись посреди тротуара.

— Gatita[26], разве я когда-нибудь… Все, что ты…

— О, Луис, я не хотела! Конечно, нет, дорогой. Поехали домой. Я покажу тебе несколько своих набросков, только идеи… И нас еще ждет жаркое…

— Si, bien[27]. Но потом я поеду на работу. Это дело… Да, и я хочу в подробностях услышать, что ты помнишь о вчерашнем вечере.

В конце концов ей пришлось рассказать о Роберте Силверман. Совсем немного. И хотя Роберта ей нравилась, а Маргарет Чедвик — нет, это стоило сделать. Как в темных красивых глазах Роберты вспыхнула ненависть, когда взгляд ее остановился на Маргарет.

— Но мне кажется, она ушла после Чедвик. Может, Анжела помнит? В любом случае, даже если… Это ведь не могла сделать женщина?

— Никто не знает. Скорее всего, мужчина, но и сильная женщина… Наша Маргарет при росте пять футов восемь дюймов весила всего сто пятнадцать фунтов. Она не была большой и сильной. Чем эта Силверман занимается?

— Не знаю. Я ее встретила в январе на новоселье у Анжелы и Арта. Мне она понравилась. Такая реалистичная.

— Мы не преследуем людей ради одного удовольствия, — мягко сказал Мендоса, почувствовав, как это часто случалось, ее настроение. — Посмотрим.

— У тебя уже есть какая-нибудь идея? Я имею в виду, если в самом деле был личный мотив?

— В подобных случаях идей приходит много, — ответил Мендоса. Он улыбнулся, и его неброское лицо с густыми бровями и четкой линией рта вдруг стало обаятельным. — Сказать тебе, что я сделал после того, как сегодня навестил эту семейку? Приставил хвост к мистеру Чедвику.

Элисон уставилась на него.

— К ее отцу? Но почему? Я не…

— Ты не видела миссис Майру Чедвик.

Высокая бледная белокурая женщина сидела на стуле напротив него, словно противостояла вторжению. Атмосфера была именно такой. Вторжение смерти в ее размеренную упорядоченную жизнь, вторжение грубых полицейских, тем более что один из них с иностранным именем. Он подумал, что миссис Чедвик старше мужа. Худощавая угловатая женщина, осторожная в выражениях; взвешивает каждое слово. Она была хорошо одета. Бежевое платье прямого покроя, коричневые босоножки на высоком каблуке, бронзовые украшения. Умело подкрашенные пепельные волосы — цвет, видимо, близкий к их естественному оттенку, чего большинство мужчин, вероятно, не заметили бы, но Мендоса из профессионального и личного опыта знал о женщинах очень многое. Ее возраст выдавали руки с розовым маникюром — выступившими голубыми венами. Обручальное кольцо с большим бриллиантом, на правой руке — квадратный топаз.

— Это ужасно,— сказала миссис Чедвик тонким тихим голосом. Она смотрела не на Мендосу, а на Хэкета (у которого было хорошее американское имя). — Конечно, мы расскажем вам все, что может вам помочь, — добавила она, теребя браслет.

— Да, конечно, — с готовностью, серьезно и печально подтвердила Лаура Чедвик.

Чарлз Чедвик тихо сидел чуть в стороне.

Большие дома на Франклин-авеню остались от былой эры. Богатые люди здесь сейчас не жили, они перебрались в новые фешенебельные районы — в долину или к побережью. Может быть, Чедвики остались в этом высоком средневековом «фамильном» доме с балконами, решетками и широкими лужайками в знак презрения к нуворишам, устремившимся в Пасифик-Палисейдз и Биверли-Хиллз. Гостиная была довольно мрачной. Угнетающий морской пейзаж в тяжелой золоченой раме над камином (Мендоса подумал, что сказала бы о картине Элисон; с его дилетантской точки зрения, Элисон, без сомнения, была очень хорошей художницей). Все было чрезвычайно аккуратно и чисто. Мендоса, чья страсть к порядку граничила с помешательством, почувствовал, что опрятность этого дома была какой-то нечеловеческой, ненатуральной.

В комнате не было ни пепельницы, ни журналов, ни книг. Старая сосна перед домом затеняла оба окна, поэтому здесь царил полумрак даже в ясный июльский полдень.

Полицейские мало что узнали, рассматривая эту семью, хотя она казалась вполне сплоченной.

Глядя на Лауру, Мендоса подумал: «Странно, что дочерям не передалось изящество миссис Чедвик». Маргарет одевалась довольно-таки безвкусно. Лаура была миловидней сестры: волосы даже светлее, чем у матери, черты лица мягче, чем у Маргарет. Но все же и ее при всем желании нельзя было назвать обаятельной. Сине-зеленым глазам не доставало глубины, слишком маленький рот накрашен чересчур темной помадой, волосы длинноваты. И еще ей нравились широкие браслеты — на левой руке у нее болтались сразу два. Мендоса дал ей лет тридцать или чуть больше. Несмотря на стройную фигуру, одежда на ней сидела плохо, и, как многие высокие женщины, она держалась неловко, чуть сутулясь.

— Все… — повторила она. Говорила Лаура жеманно.

Мендоса начал задавать вопросы, из ответов на которые тоже мало что узнал. Лаура и ее жених — она произнесла это слово с некоторой гордостью, — в восемь часов уехали вместе ужинать («Кен заехал за мной сюда»). К Фраскати. Оттуда они поехали в Американский клуб, к самому концу. Потом еще куда-то, она не помнит, как называется, но может спросить у Кенyи. Он привез ее домой где-то в половине первого или без четверти час. Ей даже в голову не пришло, что Маргарет может не быть дома. Нет, она не посмотрела, на месте ли машина Маргарет. Она подумала… Эти ужасные люди, которые совершают подобные вещи… Прямо в голове не укладывается.