Смерть империи - [214]

— Конечно, ваше дело, как строить ваше правительство, — сказал я. — Но мы просто не в состоянии помочь вам и заставить работать нынешнюю систему. Мы не знаем, как этого можно добиться, к тому же у нас нет опыта руководства такой системой.

Что же до кредитов для покупки зерна, то сказал я, мы хотели бы помочь, вместе тем мы считаем, что было бы куда разумнее наладить распределение продовольствия внутри Советского Союза. Я напомнил Горбачеву о нашей первой встрече в 1985 году когда он говорил о том, сколько пропадает продуктов, и заметил, что ситуация с тех пор не изменилась. Я лично сомневаюсь в мудрости решения занять денег, чтобы направить дополнительное количество зерна в государственный сектор. Ведь за кредит придется расплачиваться через три года, а это ляжет дополнительным бременем на советскую экономику как раз в тот момент, когда средства будут нужны для проведения экономических реформ.

Где–то в ходе своей речи я упомянул также и о принятии закона об эмиграции. (Сторонники его в Верховном Совете, такие как Федор Бурлацкий, информировали меня, что он будет заблокирован, если Горбачев лично всем своим авторитетом не поддержит его.)

Хотя сам Горбачев имел обыкновение говорить подолгу, он обычно умел и слушать, за исключением тех случаев, когда говорил кто–то из его ближайшего окружения. Я говорил, наверное, почти столько же времени, сколько и он, тем не менее он терпеливо меня выслушал, порой записывая что- то в блокноте. А затем прошелся по многим затронутым мною вопросам.

По вопросу о центральных министерствах, связанных с экономикой, он заметил, что их, конечно, следует ликвидировать, но он не может сделать это в одночасье: возникнет хаос. Следовательно, нынешнее состояние — дело временное, позволяющее разумно перейти к рыночной системе. Новый министр химической промышленности, заверил он меня, уже разрабатывает план ликвидации своего министерства.

Что касается закона об эмиграции, то, заявил он, есть беспокойство относительно того, во что это обойдется и как его проводить в жизнь, но в целом он был настроен оптимистически и считал, что закон будет принят. Я отметил, что в нынешнем тексте закона определено время, в течение которого администрация должна подготовиться к его выполнению, и выразил надежду, что это обстоятельство не будет использовано в качестве предлога для дальнейшей отсрочки.

Мы условились, что я передам высказывания Горбачева президенту Бушу, и я заверил его, что Буш по–прежнему намерен сохранять отношения партнерства с ним.

Тем не менее когда Горбачев на другой день встретился с газетным магнатом Рупертом Мэрдоком, настроен он был по–прежнему воинственно. Собственно, публично он высказался еще более резко, чем накануне, когда говорил со мной. Он даже дал понять в присутствии репортеров, что администрация Буша рискует снова начать холодную войну.

————

Cri de corur[107] Горбачева буквально гальванизировал президента Буша. Как и после аналогичного, но более туманного высказывания два года тому назад Буш поспешил заверить Горбачева, что отношения остаются неизменными, Так случилось, что на 8 мая была намечена встреча Буша с тремя прибалтийскими лидерами — президентом Витаутасом Ландсбергесом из Литвы и премьер–министрами Эдгаром Сависааром и Иварсом Годманисом из Эстонии и Латвии, Доклад о моем разговоре с Горбачевым поступил накануне встречи, а сообщение о публичных высказываниях Горбачева во время беседы с Мэрдоком в то утро. Это произвело столь глубокое впечатление на президента, что он, казалось, забыл, кого он принимает. Трудно поверить — даже просто невероятно, — но Буш во время визита прибалтов публично всячески расхваливал Горбачева.

Еще до встречи с прибалтийскими лидерами Буш сказал репортерам, что будет говорить о своих «крепких и, я думаю, хороших отношениях» с Горбачевым и его поистине «огромных» достижениях. Поскольку прибалты приехали искать поддержки у США в своих стремлениях к независимости и безо всякой симпатии относились к Горбачеву, слова Буша в контексте этой встречи звучали как оскорбление. В результате они пришли к неверному выводу, что Буш, как они и опасались, по всей вероятности, заключил своего рода сделку, о чем они начали подозревать после встречи на Мальте, а именно: что Соединенные Штаты останутся глухи к их призывам, если Горбачев позволит странам Восточной Европы пойти своим путем. Заявления Вашингтона, прозвучавшие в январе, успокоили было их подозрения, а сейчас эти подозрения снова возникли на пустом месте.

Дело не в том, что Бушу следовало использовать эту встречу с прибалтами для критики Горбачева. Это было бы и неуместно и ненужно. Но было бы неплохо, если бы Буш в частном порядке высказал прибалтам свое убеждение в том, что Горбачев пытается помешать сторонникам жесткой линии использовать против них силу. Главное же, во время их визита все внимание следовало уделить обещанию США помочь им добиться свободы.

Можно было бы найти другой повод заверить Горбачева в своих добрых намерениях, тем более что его подозрения были не обоснованы и своекорыстны.

Горбачев игнорировал тот факт, что в большей части критики, исходившей из Вашингтона, повинен он сам. Принимая во внимание суровые меры, принятые Горбачевым у себя в стране, разгул насилия, который он не смог сдержать в прибалтийских республиках и в других местах, его пассивность в отношении генералов, не выполнявших торжественных обещаний по договорам, и его терпимость в отношении высших чиновников, нагромождавших необоснованные обвинения против Запада, президент Буш мог бы составить куда более внушительный список нареканий, чем Горбачев. Бушу не было надобности рассыпаться в «заверениях» или реагировать так, словно повинен он сам. Тем не менее он явно сочувствовал своему коллеге, попавшему в тяжелое положение, и так реагировал, что Горбачев мог решить: всякий раз, как ему потребуется что–то от Буша, достаточно будет пожаловаться, что Джордж охладел к нему.