Смерть и жизнь рядом - [5]

— Спи! — сердито повторяет Нестор. — Видишь, рассветает…

И Таня замолкает. Однако он чувствует на себе ее взгляд, уверен, что она смотрит на него.

Согнувшись под тяжестью взрывчатки, Нестор осторожно ступает вслед за Ванушем. Впереди идут Агладзе и Пражма, увешанные гранатами и с автоматами в руках, за ними Алоиз Ковач с минометом на плече, а на флангах, немного впереди, — Грунтовой с двумя разведчиками. В одном из них Нестор узнает рябого Свидоника, а в другом — Студента. Это партизанская кличка Володи Степанова. В его внешности есть что-то от студентов, какими изображали их старые художники: открытое русское лицо, гладко зачесанные назад светлые волосы, очки в золотой оправе. Он слегка заикается, что еще больше усиливает застенчивость, которая кажется странной и немного даже смешной у этого рослого и храброго юноши.

Партизаны осторожно пробираются на край карниза и залегают в зарослях орешника. Внизу поблескивает неширокая лента влажного асфальта, по краям дороги белеют столбики. Тихо. С ветвей орешника тяжело падают за ворот холодные капли. Партизаны не ощущают холода, сырости, будто отрешены от жизни.

— Ну, хлопцы, — говорит Агладзе, — действуй!

Вануш, а за ним Нестор, Пражма и Студент, нагруженные взрывчаткой и минами, осторожно скользят по узкой тропинке вниз, выходят на дорогу.

Через полчаса все готово: заминирована дорога и заложен тол у подошвы карниза. А Нестору кажется, что прошла вечность. Пот заливает глаза, оставляет соленый привкус на губах. Они карабкаются наверх, сопят, задыхаются и торопятся, будто уходят от погони — запоздалый рефлекс самозащиты.

— Молодцы! — хвалит Агладзе. — Быстро справились.

— Я вижу свет, — говорит Вануш.

— Эт-то автомобильные фары, — отвечает Студент.

— А я думал, солнце…

— Чуд-дак… — смеется Студент.

Уже совсем стемнело. Небо обложили тучи. Хорошо еще. что перестал моросить дождь. Агладзе и Пражма напряженно всматриваются в дорогу и уже не различают, шумит ли кровь в ушах или нарастает гул приближающихся машин. И вдруг из-за поворота показывается легковушка — «мерседес» или «оппель», трудно разобрать, и сразу же за ней две грузовые автомашины — одна открытая, с солдатами, и другая под брезентом.

Восемь пар глаз неотрывно следят за легковушкой. Остается сто метров…, пятьдесят… десять… Взрыв разбрасывает машины в стороны… И будто разгневанное небо осыпает дорогу осколками рвущихся гранат и мин, будто струи горячего ливня сметают с дороги серо-зеленые бегущие фигурки, а машина под брезентом взрывается, как праздничная петарда.

— Франтишек, да она с начинкой! — радуется Агладзе и отдает приказ: — Тикать!

А сам остается. Надо подсчитать трофеи. Восемь фигурок убитых раскиданы среди обломков грузовика и «оппеля» — теперь ясно, что это «оппель». Один офицер — в бинокль видны нашивки лейтенанта — уткнулся головой в разбитое ветровое стекло, затылок снесен осколком мины. Агладзе достает из полевой сумки блокнот и делает пометки, затем поднимается и еще с минуту настороженно осматривает из зарослей орешника дорогу, густой осинник ниже ее, у реки, и котловину за рекой. Безлюдно. «Еще не очухались», — усмехается капитан и неторопливо зажигает бикфордов шнур, протянутый к подошве карниза…

На биваке никто не спит — взрывы и стрельба поднимают самых усталых. Партизан встречают взволнованно и восторженно.

— Тц… тц… — цокает языком молодой цыган Фаркаш и дружески хлопает Вануша по плечу.

— Никакого почтения к начальству, — смеется Вануш.

Зорич ставит новую задачу: чтобы избежать встречи с немцами, надо побыстрее добраться до лесного массива.

— Если не доберемся до него затемно — встреча с противником неминуема. И все выгоды на его стороне. Это, надеюсь, ясно? — говорит Зорич на совете командиров.

Впереди пятнадцать километров открытой местности. Равнина, на которой легко просматривается каждый кустик. Однако ничего не поделаешь. Тяжелая предстоит ночь.

ОГОНЕК В НОЧИ

Опять отряд выступает в поход, и снова начинается дождь, по-осеннему холодный и пронизывающий. Ноги увязают в размокшей почве. Люди скользят, падают. В липкой земле руки, одежда, лица.

За ночь переходят вброд много речушек. Нестору кажется, что они кружат на месте и переходят одну речку каждый раз в том же месте, так одинаково увертливы голыши под резиновыми подошвами солдатских сапог.

Боевой порядок такой же, как и прежде: впереди майор, начштаба и проводник; за ними взвод Пражмы, радисты и разведчики Грунтового, хлопцы Якова Баштового, Сукасьян с цыганами.

Таня Каширина идет впереди своего напарника, и Нестор различает ее ноги, обутые в кирзовые сапоги. В них трудно угадать стройные девичьи ноги — тонкие, в лодыжке и округлые в икрах.

Странные у него отношения с Таней: вечно она ворчит, насмехается — колючая. Знакомы без году неделю, а Нестору кажется, что он ее знает вечность. И он уже не удивляется, что по утрам она минут десять колдует над своими ноготками, а в ее солдатском мешке бережно завернуты в непромокаемую бумагу два платья, взятые из далекой жизни, и чулки, будто сотканные из паутинки.

Впервые он увидел ее в конце сентября. Как-то Зорич привел в общежитие девушку с сержантскими полосками на погонах. Она показалась Нестору очень юной. На гордо поднятой голове уложены венком две тугие русые косы.