Смерть и «Радостная женщина» - [14]

— Это не дело, а черт знает что, Джордж. Знаешь, когда ты позвонил и все рассказал, я решил, что один из нас спятил.

— Я чувствовал себя так же, — ответил Джордж. — Но, похоже, никакой ошибки нет, верно?

Личность жертвы неопровержимо свидетельствовала в пользу этого факта. Старший офицер Дакетт осмотрел место, тело и орудие преступления, но хранил молчание, пока врач, стоявший на коленях над своим объектом, осторожно ощупывал обезображенный череп. Затем коротко буркнул в свой воротник:

— Сколько ударов?

— Несколько. Пока точно не знаю, но не меньше шести или семи. Последние, возможно, нанесены уже после смерти. Кто-то потрудился на совесть.

Доктор выглядел моложаво. Бывший армейский врач, с твердым, как гранит, характером, он любил свое дело и обращался с Альфредом Армиджером поразительно нежно. При жизни бедняги никто не выказывал такой заботы и внимания к нему.

— А я-то всегда думал, что он помрет от инсульта, если ему вообще случится умереть. Давно ли наступила смерть?

— Ну, самое позднее в полдвенадцатого, а может, и раньше. Потом скажу точнее, но вы не ошибетесь, если станете думать, что его убили между четвертью одиннадцатого и половиной двенадцатого. Почти все удары нанесены, когда он лежал на этом месте. Причем лежал неподвижно.

— Первым его оглушили, а потом этот парень дубасил его как сумасшедший, чтобы он уже наверняка не очухался.

— Далеко не сумасшедший. Слишком уж сосредоточенно и метко. Всякий раз точно попадал в цель. Но эти удары можно назвать яростными. Их наносили еще долго после того, как в них отпала нужда.

— Да, похоже, так. Он колотил, пока не разбилась бутылка. Чудо, что она не разбилась раньше, но стекло способно выкидывать странные фокусы. Вот и все, что у нас есть, Джордж, но сведения точные, — веско подытожил Дакетт. — Скончался от травмы головы, это еще можно сообщить газетчикам. Но остальное пока держи при себе. Я сам сделаю заявление, отсылай журналистов ко мне. И предупреди тех ребят, которые обнаружили тело. Нам ни к чему шумиха в печати, пока я еще не сообразил, как быть дальше.

— Ладно, предупрежу, — пообещал Джордж. — Только не думаю, что им захочется болтать: слишком уж тесно связаны они с этим делом, чтобы чувствовать себя в своей тарелке. Что ты можешь сказать о той разбитой статуэтке?

Дакетт хмуро воззрился на фигурку, потом взял соседнюю, изображавшую пару танцоров, слившихся в страстном танго. Он хмыкнул, удивленный легкостью статуэтки, и, перевернув ее вверх ногами, брезгливо заглянул в полость, скрывавшуюся под тоненькой оболочкой.

— Подделка, как и все остальные. — Он поставил статуэтку на место и постучал по стене под ней. И хотя статуэтка была совсем легкой, она прочно стояла на своем широком основании, даже не покачнулась. — Нет, устояла бы, даже если бы ты врезался в стену рядом с ней. Чтобы свалить ее, нужен прямой удар. Тут одни черепки. В нее ничем не бросали. Краска не поцарапана. И, во всяком случае, если бы она упала, то лежала бы подальше от стены, а не вплотную. Может, это очень важно, а может, и нет. Отметь-ка это, Лоудер. Никакой надежды снять с нее отпечатки пальцев, слишком уж шероховата поверхность, но, думаю, Джонсон все-таки может попробовать. — Фотограф, круживший возле тела Армиджера, что-то пробормотал в знак согласия и продолжал снимать.

— И бокалы для шампанского, — напомнил Джордж.

— Я их видел. Вы, наверное, догадываетесь, чьи на них будут отпечатки. Только этих двоих, да еще, возможно, служанки, которая протирала их и поставила сюда после распаковки. Впрочем, увидим. Разумеется, дверь, Джонсон. Все поверхности, лестничные перила. И это безобразие. — Он носком указал на бутыль. — Да, собственное вино в конце концов его и сгубило.

— Кто бы там ни держал ее за горлышко, — предложил Джордж, — он должен был изрядно испачкаться. Она вся в крови, до самой пробки. Обувь и брюки тоже, наверное, забрызганы, хотя, быть может, и не очень заметно. Я полагаю, он стоял с этой стороны и старался не наступать на кровь. Ни одного следа между этими крайними брызгами и дверью.

— Ладно, — сказал Дакетт, оживляясь, — выкладывай все, что у тебя есть.

Джордж выложил, не умолчав и о своем случайном разговоре с Бенни прошлым вечером перед уходом.

— А те двое? Что они говорят о своих перемещениях, начиная с десяти часов?

— Клейтон сидел в машине перед домом, когда я уходил. Это было в самом начале одиннадцатого. Он говорит, что, поскольку Армиджер все не шел, примерно в десять двадцать он загнал машину во двор и до закрытия просидел в пивной, выпил кружку легкого. С половины одиннадцатого до одиннадцати он околачивался возле машины. Хозяина все не было. Колверли пригласил его зайти в гостиную, и потом Клейтон все врет находился там с Колверли и его женой. Все трое клянутся. Бенни вместе с другими официантами прибрался в барах, помня, что должен предупредить Клейтона о возвращении Армиджера, поэтому он смотрел в оба. В половине двенадцатого Колверли и Клейтон репный разобраться, в чем дело. Все они привыкли исполнять указания Армиджера, а потому не хотели устраивать переполоха. Но они знали также, что окажутся виноватыми, если что-то пойдет не так, а они не предупредят. Телепаты да и только. Как ни крути, а все равно они оказались бы виноваты. Вопрос сводится к выбору меньшего из зол — либо встрять без спросу в дела хозяина, либо сидеть сиднем, когда ему, возможно, нужна помощь. Не скажу, что они волновались за него, скорее беспокоились за самих себя. Ладно, решили они меж собой, полночь наступит, тогда и рискнем. И рискнули. И обнаружили его вот в таком виде. Они не могут обеспечить друг другу алиби на время с половины одиннадцатого до одиннадцати, но, полагаю, здешний персонал сможет объяснить, где находился Колверли большую часть этого времени. Клейтон же мог слоняться во дворе никем не замеченный. Я еще не успел поговорить с остальными, но они меня дожидаются.