Машина остановилась на пустынном участке дороги перед поворотом. Сидевший за рулем мужчина откинулся на спинку сиденья и потер онемевшие руки.
— Тебе лучше выйти здесь. Вдруг кто-нибудь из домочадцев выглянет в окно.
Сидевший рядом пассажир кивнул безо всякого воодушевления. Перегнувшись через спинку, он взял с заднего сиденья небольшой чемоданчик, распахнул дверцу и ступил на замерзшую землю.
— Уж слишком роскошно для Бронкса, — заметил он. Водитель наблюдал за ним, слегка хмурясь.
— Тебе это не нравится, правда, Джин?
— Что? Бронкс?
— Нет. Эта работа.
Застегивая пальто, пассажир хмуро посмотрел назад, в ту сторону, откуда они приехали. Его лицо слегка посинело от холода. Пожав плечами, он решительно поднял чемоданчик с земли.
— Пока, Март. Буду держать тебя в курсе. — Слегка ссутулившись, он зашагал по дороге.
За спиной раздался шум мотора тронувшейся машины.
— Удачи, Джин! — крикнул водитель, затем машина развернулась и покатила вниз.
Дом стоял прямо за поворотом, на нижней стороне улицы, примерно в трех четвертях мили от станции Ривердейл. Тут был склон, поросший густым кустарником; с одной стороны он уходил вверх, а с другой полого спускался к Гудзону.
Две подъездные аллеи вели от дороги к площадке перед трехэтажным домом. На буром кирпичном фасаде черными заплатками выделялись окна. Крыльцо представляло собой тяжелую серую каменную плиту, две колонны по сторонам поддерживали каменный портик. Еще одна дорожка вела к гаражу на четыре машины, тоже кирпичному, с жилыми комнатами наверху.
Кто-то в доме играл на пианино. Звуки песни «Это случилось в ясную полночь» пронизывали морозную тишину зимнего вечера. Они лились из окна наверху, замирая, дрожали в воздухе, словно пар от дыхания на морозе, и казались здесь совершенно неуместными.
Человек на дороге зябко повел плечами и поставил чемодан. Потирая одной рукой покрасневшее ухо, другой он полез в карман и достал сигареты и спичку. Зубами он вытащил сигарету из пачки и попытался чиркнуть спичкой. Его онемевшие пальцы никак не могли совладать с ней, и наконец он сунул сигареты обратно в карман, вытащив вместо них жевательную резинку. Посмотрев, как порыв ветра уносит обертку через дорогу, он взял чемодан и двинулся к дому.
Изменчивый узор облаков в сером унылом небе отражал свет наклонных фонарей на крыше дома. Перед последним поворотом машина проезжала мимо желтой церкви, но отсюда был виден лишь ее шпиль, так что дом казался совершенно обособленным.
Человек прошел вдоль низкой каменной ограды и телефонного столба с вывеской: «Частная собственность. Вход воспрещен». К столбу была прислонена большая урна. Кроме двух вязов и нескольких кипарисов, на голой земле, покрытой грязными пятнами нерастаявшего снега, не было никакой растительности.
Почти у самого парадного входа мужчина передумал и свернул вправо. Вдоль темных стеклянных дверей шла широкая терраса. Гравий дорожки громко хрустел под башмаками, и мужчина все время поглядывал вверх, как будто ожидая, что его окликнут. Когда он обошел дом, музыка сделалась громче. Но вот в задумчивой тишине эхом зазвучали его шаги, и мелодия оборвалась.
Мужчина постучал в заднюю дверь и стал ждать. Заросшая густым кустарником и деревьями земля позади дома полого уходила вниз. Вдали виднелась лента Гудзона и холмы Джерси, казавшиеся угольно-черными на фоне неба. Время от времени какая-нибудь чайка стремительно пикировала к воде и опять взмывала вверх, грациозно описывая в воздухе круги.
Дверь открылась, и в темном прямоугольнике возникла мужская фигура. В сгущавшихся сумерках пришелец разглядел невысокого худого человека в ливрее дворецкого, смуглого, с острыми чертами лица, впалыми щеками и пухлыми губами. Вертикальная морщина прорезала его лоб над маленькими темными глазами.
— Да? — Голос его звучал сурово.
— Я Свендсен. Новый шофер.
Карие глаза смерили незнакомца взглядом с ног до головы. Они очень внимательно изучили маленький, твердо очерченный рот, жесткие линии скул, бесстрастные серые глаза, темные волосы. Дворецкий посторонился.
— Входите.
Новый шофер снял шляпу и вошел в большую, с низким потолком, кухню. Старомодная, с побеленными стенами, она была гораздо более просторной, но менее удобной, чем современная кухня. В тусклом свете окна пришедший смог разглядеть только огромную белую плиту, древнюю раковину, длинный зеленый деревянный стол и восемь или девять зеленых стульев. Ярко раскрашенные полочки и аккуратные бело-зеленые занавески казались здесь немного не к месту.
Справа была винтовая лестница, терявшаяся во мраке второго этажа; рядом располагалась дверь в буфетную. Напротив нее были крутящиеся двери. Помещение не было широким, но по длине занимало больше половины дома и напоминало коридор. Все это производило неуютное впечатление.
У раковины женщина-мулатка чистила фасоль, сосредоточенно приоткрыв губы. Она подняла голову и с любопытством посмотрела на Свендсена, потом вопросительно перевела взгляд на дворецкого.
— Это шофер, — сказал тот. В его речи и движениях ощущалась некая несгибаемая твердость. Он обернулся к незнакомцу всем телом, не меняя положения головы. — Меня зовут Уэймюллер.
