Смерть и конюший короля - [4]

Женщины

Поначалу мы боялись,

Что он может ввергнуть мир наш

В бездну

.

Ийалоджа

Мы его оденем

В алари – ткань чистой чести,

В саниан[10] – ткань доброй дружбы,

В туфли из змеиной кожи.

Женщины

Поначалу мы боялись,

Что он может ввергнуть мир наш

В бездну.

Величатель

Разве уходящий

Должен чтить желанья мира?

Нет, он сам небрежным жестом

Изменяет мир живых.

Женщины

Поначалу мы боялись,

Что он может ввергнуть мир наш

В бездну.

Величатель

А сосуд из тыквы,

Найденный вблизи дороги,

Ты выбрасывать не должен —

Только речка точно знает, что она таит на дне!

Элесин теперь великолепно и богато разодет; его кушак из алари – ярко-красного цвета. Вокруг Элесина танцуют женщины. Внезапно его внимание привлекает что-то невидимое зрителю.

Элесин

Мир, который я знаю, прекрасен.

Женщины

Мы знаем, что ты и оставишь его таким!

Элесин

Мир, который я знаю, прекрасен

И медоносен, как щедрый улей, —

Даже в мечтах, в сновиденьях богов

Едва ли встречается большее изобилие.

Женщины

Мы знаем – ты сохранишь изобилие мира!

Элесин

Для этого я появился на свет.

Пчельник и муравейник не путешествуют. Мы

Не видим огромное чрево земли —

Как дитя не видит беременную им мать, —

Но кто не знает, что она его родила?…

Нас единит бесконечная пуповина

Друг с другом и нашим всеобщим началом,

Так что, если я заплутаюсь в дороге,

Пуповина – моя путеводная нить —

Снова укажет мне верный путь.

Женщины

Поэтому ты и держишь в руках наш мир!

Прелестная юная девушка, привлекшая внимание Элесина еще до того, как ее увидели зрители, подходит к рынку той же дорогой, по которой шел Элесин.

Элесин

Не держу, а ласково обнимаю. Меня

Радует стародавний обряд расставанья,

Введенный нашими праотцами… Если

Мы еще не расстались навеки, если

Вы не бесплотные призраки, если

Я еще не отправился к предкам, если

Этого не случилось, пока я спал…

Скажите, я все еще с вами, на рынке,

Который я знаю с юности, или

Меня обманывают глаза и чувства?

Величатель. Элесин-оба, о чем ты спрашиваешь? Почему твой взгляд застыл и остекленел, как у крысы, увидевшей дух отца, отраженный в холодных глазах змеи? Ты стоишь меж нами, на той самой земле, по которой в младенчестве учился ходить. И говорю с тобой я, Олохун-ийо, а вовсе не мой отец в небесах.

Элесин

Не может быть. Ведь я всю жизнь

Ни в чем не получал отказа.

Да, я, конюший короля,

Ел все, что мне хотелось, и ласкал

Кого хотел. Мой высший титул

Давал мне право и возможность

Преображать мои желанья в наслажденье,

И если б кто-нибудь решил

Упрятать женщину красивую в дупло

Тысячелетнего ироко,[11]

Мое чутье на красоту

Остановило бы меня

У этого припрятанного клада,

Случись мне оказаться в том лесу.

Величатель. Никто не оспаривает твоей славы, о Элесин. Твоя воистину змеиная мудрость и умение проникать в чуть заметные щели приводили к тому, что даже мужья, которых ты обманывал, восхищались тобой. А застигнутый с сестрою твоей же невесты, ты без малейшего смущения объяснял, что просто по-родственному обнял свояченицу. Ты – охотник, убивающий дичь из любого положения любым оружием. Воин, который никогда не хнычет: как же я буду сражаться голый? – храбрец и в голом, и в разодетом виде. Оке,[12] прячущийся в густой чащобе, – твоя жертва бывает мгновенно побеждена еще до того, как ты на нее напал. Мудрец, который в ответ на слова: «Жеребец не ест траву под собой», говорит: «Но он любит на ней лежать».

Женщины. Воистину так! Воистину так!

Величатель. Однако и это еще не все. Вы видели гусениц, поедающих листья, и жучков, питающихся плодами колы? Гусеницам листья и стол, и дом, а кола жучку и панцирь, и пища. Так трудно ли догадаться, что делает Элесин, когда добирается до женской постели, прикинувшись любящим женщин клопом?

Элесин

Довольно! Хватит! Вы превосходно знаете,

Как мне жилось. Но если вы говорите,

Что я еще здесь, на той самой земле,

Которая породила все наши песни,

То кто та богиня, чьи зубы напоминают

Жемчужины на дне священной реки?

Кто она, Ийалоджа? Я увидел ее, когда

Она подходила к твоему киоску.

Вроде бы я знаю всех твоих дочерей,

Но тут даже Огун,[13] возделывая поле

Или выковывая золотую подкову,

Не смог бы создать – вырастить или выковать —

Такие воистину совершенные формы.

Ее одеяние не смогло от меня укрыть

Такую нежно-волнующую фигуру,

По сравнению с которой океанские волны

И степные холмы – неприглядные скалы.

Ее глаза – как…

Ийалоджа

Элесин-оба!..

Элесин

Так где, вы сказали, я нахожусь?

Ийалоджа

Среди живых.

Элесин

А эта звезда,

Ослепительно осветившая столь знакомый

Мне рынок, —

Кто она?

Ийалоджа

Невеста, завтрашняя жена…

Элесин (раздраженно)

Зачем ты мне это говоришь, Ийалоджа?

Ийалоджа молчит. Женщины неловко переминаются с ноги на ногу.

Ийалоджа. Не затем, чтоб тебя оскорбить, поверь. Сегодня твой день, и весь мир – твой. Но любой уходящий – и особенно навеки – должен подумать, как о нем вспомнят.

Элесин

Кто ж не желает, чтоб о нем вспоминали?

Память – прореха в кольчуге Смерти,

Гибельная для ее всевластия. Мне

Хочется, чтобы люди вспоминали меня

С благодарностью. Путник, отбывающий навсегда,

Должен уходить налегке, не забыв

Оставить людям

То, что им нужно.

Женщины (с облегчением)

О Элесин-оба! Ты воплощенная честь!

Элесин

А тогда почему вы не чествуете меня?