Смерть Хорна. Аккомпаниатор - [61]

— Все в порядке. Можно идти.

Я пошел следом. Кусты царапали мне ноги.

— Только не забудь: это я его нашел.

Я согласно кивнул, хотя не понял, о чем речь. Согнувшись, мы шли по подлеску, раздвигали руками ветки. Раскрытый перочинный нож я все еще сжимал в кулаке. Когда мы смогли выпрямиться, Пауль сказал мне:

— Не пугайся.

Потом он подтолкнул меня вперед. Я огляделся, чтобы увидеть, что же такое он хочет мне показать.

— Там, — сказал Пауль раздраженно, когда я вопросительно посмотрел на него. Он показал на бук.

Я все еще ничего не видел. И вдруг я разглядел человека. Он висел прямо перед стволом и был такой же темный, как этот буковый ствол. Его лица я не разглядел.

— Это Хорн, — сказал Пауль. — Который из музея. Я его утром тут нашел.

Мы подошли к покойнику. Рядом валялась опрокинутая табуретка, заляпанная краской. Табуретка была из замка, я знал ее. Господин Голь иногда пользовался ею для работы. Я посмотрел вверх на покойника. Он глядел на меня открытыми глазами. Я так стремительно отшатнулся, что чуть не запутался в собственных ногах.

Это был действительно господин Хорн, хотя я с трудом узнал его. Глаза у него вылезли из орбит, язык вывалился. Я повернулся к Паулю, чтобы не смотреть на покойника.

Пауль не обращал на меня внимания. Суком он тронул ноги господина Хорна, но лишь когда он уперся посильнее, покойник качнулся туда и сюда.

— Твой первый труп? — спросил Пауль.

Я кивнул.

— А у меня нет, — сказал он.

Потом он опять тронул покойника, чтобы тот закачался. Я хотел остановить Пауля, но промолчал.

— Жуткий вид, — сказал Пауль. Он подошел к буку поближе, залез в карман куртки господина Хорна. Я стоял как вкопанный и только смотрел.

— Надо заявить в полицию, — выговорил я наконец.

Пауль осторожно полез в другой карман. Суком он отдернул полу расстегнутой куртки, но не решился проверить внутренние карманы. Потом он сел на лежащий неподалеку поваленный ствол, стукнул суком по земле и взглянул на мертвого господина Хорна.

— Правильно, — сказал он. — Пошли, пока его еще кто-нибудь не увидел.

Мы двинулись назад. Я всю дорогу думал о заляпанной табуретке из музея. Я и сам, бывало, стоял на ней, когда помогал господину Хорну оборудовать глубокие витрины.

— Интересно, вознаграждение за это полагается? — спросил Пауль.

— Не знаю, — ответил я.

Мы отправились в полицейский участок, но в воскресенье там никто не дежурил. Потом мы побежали по Молькештрассе, где жил один из полицейских, господин Лампрехт. Дома была только его жена. Она сказала, что муж работает в саду, и объяснила, как туда пройти. Когда мы нашли господина Лампрехта, было уже четыре часа.

Полицейский выслушал Пауля, после чего мы вместе вернулись в дом, а уж оттуда направились в участок. Пауль сказал, что один нашел господина Хорна, а я примкнул к нему только сейчас. Поэтому господин Лампрехт велел, чтобы я ждал на улице.

Через полчаса они вышли из участка. Пауль ничего не говорил и не глядел на меня. Он шел за полицейским не оборачиваясь. Я побежал за ними, но еще не успел ничего спросить, как Пауль сказал, чтобы я убирался отсюда. Он должен показать труп господину Лампрехту, мне там делать нечего.

Я не понял, почему он гонит меня. Может, так ему приказал полицейский, или он хотел получить вознаграждение один? Я недоумевал и досадовал. Затем я подумал о господине Хорне и о том, что в городе еще никто не знает о его смерти. Я решил пойти домой и все рассказать отцу, но потом отправился к Эльзке.

Она встретила меня приветливо, но не успел я сообщить о покойнике — Эльзка попросила меня оказать ей услугу. Она дала мне письмо, чтобы я отнес его Клеменсу.

Клеменс был старшеклассником, он приезжал сюда из Мюнхена на каникулы к своей бабке. Целыми днями он болтался на ярмарочной площади у будок и хвастался. Я терпеть его не мог, хотя дел с ним никаких не имел. Он никогда не разговаривал со мной, только с девчонками и ребятами постарше.

Взяв Эльзкино письмо, я пошел на ярмарочную площадь. Клеменс стоял у тира, где стреляли из духовых ружей. Две девчонки рядом слушали его, глядя ему в рот.

— У меня письмо для тебя, — сказал я и вручил ему конверт.

Клеменс небрежно принял его.

— Момент, — сказал он девочкам, отвернулся, распечатал конверт и прочитал письмо. Девочки пытались заглянуть в письмо через его плечо.

— А ты, собственно, ей кто? — спросил Клеменс, когда опять поднял глаза. — Брат?

— Нет, — ответил я.

— Ага, все ясно. Значит, ее маленький boy-friend[8]? — ухмыльнулся Клеменс.

Девчонки захихикали. Я холодно посмотрел ему прямо в глаза. Клеменс опять отвернулся, что-то написал на листке и положил его в конверт.

— Отнеси Эльзке, — сказал он. — И передай, чтобы не опаздывала.

Он дал мне конверт. Я безразлично сунул его в карман и пошел прочь.

— Поди-ка, — крикнул Клеменс.

Догнав меня, он положил мне руку на плечо и сказал:

— Письмо не читать! Ясно?

— Кому нужно твое письмо?

— Ладно, — сказал он. — Я тебе верю.

В ярости я ушел с площади. У молочной я остановился и достал письмо. Я обещал не читать его и решил сдержать слово. Я разорвал письмо на мелкие клочки и разметал их по мостовой. Потом я побежал домой и бросился в свою комнату. Я кинулся на кровать и лежал, думая об Эльзке и злясь на самого себя. Вошла мать и сказала, что со мной хочет поговорить отец. Я встал и пошел в его кабинет. Постучался. Отец позволил войти.