Смерть Хорна. Аккомпаниатор - [58]

Вечером после этого заседания горсовета я рассказал Ирене о том, что меня, вероятно, сместят с должности бургомистра, и мы договорились как можно скорее уехать из Гульденберга.

Но спустя одиннадцать дней, за две недели до отпуска, я сидел на своем месте прочнее, чем прежде, а Бахофен каялся и унижался, лишь бы остаться в горсовете. Он настойчиво и неустанно двигался по служебной лестнице. И вот теперь вся его поганая работа свелась на нет из-за одного-единственного письма. Меня спасли не мой опыт, не моя находчивость, а одно из многих писем Бахофена — письмо, оказавшееся лишним.

В ночь на восьмое октября мне позвонила Герда Шнеебергер. Франц, ее муж, бывший бургомистр и мой предшественник, не вернулся домой. Я попытался успокоить пожилую женщину и сказал, что Франц наверняка засиделся с друзьями в пивной по случаю праздника. Я пообещал ей поискать Франца на следующий день, если он тем временем не вернется домой, хмельной и уставший.

Однако на следующее утро Франц Шнеебергер домой не вернулся. Мне никто не смог сказать, где он, и никто не видел его после митинга накануне. В середине дня я по подсказке секретаря позвонил начальнику следственной тюрьмы в Вильденберге. Тот подтвердил мне, что Франц Шнеебергер арестован. О причинах он не хотел или не мог сказать. Я спросил, почему не информировали жену. Он ответил, что ей уже все сообщили. Я положил трубку. Потом я пошел к Герде Шнеебергер. Я рассказал ей то немногое, что знал, и остался с ней, пока немного не успокоил. Я пообещал ей дать на следующий день машину, чтобы съездить в Вильденберг. Днем я говорил по телефону с товарищами из района. Мне обещали сделать для Франца все возможное.

В субботу двенадцатого октября, через пять дней после ареста, Франц Шнеебергер снова был дома. Прокурор рассмотрел обвинение и отвел как совершенно необоснованное. На Франца донесли, что он якобы обогащался за счет имущества тех людей, которые предали отечество, сбежав в Западную Германию. На самом же деле Франц вполне законно приобрел сервиз на открытом государственном аукционе найденных или конфискованных вещей. Не уведомив меня, Бахофен поддержал этот донос, поэтому дело и дошло до необдуманного, идиотского ареста.

За день до того, как Шнеебергера освободили, я отправил к нему домой первый телевизор, который был выделен Гульденбергу и который предполагалось установить в банкетном зале замка для жителей города. Я принял это решение единолично, ни с кем не согласовывая, хотя торжественная установка этого телевизора была уже объявлена и никто не мог сказать, когда Гульденбергу выделят второй телевизор. Я вынес мое решение на утверждение горсовета задним числом. Никто не выступил против. Даже Бахофен голосовал за вручение столь дорогого подарка бывшему бургомистру.

Накануне ухода в отпуск я навестил Шнеебергеров. Мне открыла старая женщина. Пройдя в комнату, она сказала:

— Франц, к тебе пришел товарищ Крушкац.

Она впустила меня в комнату и закрыла за мной дверь. Франц сидел в кресле, уставившись на экран телевизора. Он не обернулся ко мне, не произнес ни слова.

— Здравствуй, Франц, — сказал я.

Он молчал. Я стоял как дурак, глядел на его спину и на мерцающий телеэкран.

— Балет нравится, Франц? — спросил я после невыносимо долгой паузы.

Наконец он вынул трубку изо рта и сказал:

— А это балет?

— Да, — быстро сказал я, — «Лебединое озеро».

— Если это балет, то балет мне нравится.

Франц снова сунул трубку в рот и молча уставился на серые фигурки, которые прыгали по маленькому экрану.

— Загляну к Герде, — сказал я и пошел на кухню.

Герда Шнеебергер стояла у плиты. Она держала тряпкой ручку кастрюли и ждала, когда закипит вода. Я сел на стул, обтянутый цветастой материей.

— Он не хочет со мной говорить, — сказал я устало. Я настолько обессилел, что голову мою клонило к кухонному столу.

— Не будет он с тобой разговаривать, — вздохнула Герда. Она сняла кастрюлю с плиты, отлила немного кипятку в кофейник. Сполоснув кофейник, Герда выплеснула воду обратно в кастрюлю.

— Это же дурость. Подозревать такого человека, как Франц!

Она аккуратно отсыпала ложечкой кофе в кофейник. Она считала молча, но губы ее шевелились. Отставив банку с кофе, Герда сказала:

— Вы убьете его.

— Ну что ты, Герда. Такому мужику, как Франц, пяток дней отсидки нипочем. Он там даже заскучать не успел.

Она покачала головой и только повторила:

— Вы убьете его.

Я глядел, как она бросила в кофе щепотку соли и налила туда кипятку.

— Было так плохо? — спросил я.

— Лютовали они, — спокойно сказала она.

— Черт, Герда, думай, что говоришь.

Я ударил кулаком по столу. Упрямство стариков повергало меня в отчаяние.

— За свои слова я отвечаю, товарищ Крушкац, — сказала она. — Я навещала Франца в тюрьме. Я спросила тамошних парней, за что арестовали Франца. Они лишь засмеялись и ответили: если обвинение подтвердится, то выйдет он отсюда только с башкой под мышкой.

— Кто это сказал?

— Оба надзирателя.

— Я этого так не оставлю, Герда. Даю слово.

— Францу это не поможет.

Она поставила чашки на поднос, потом взглянула на меня и сказала:

— С Францем все кончено. Я его знаю.

Она подошла к кухонному шкафчику, достала пачку бумажек, полистала и дала одну из них мне. Это была квитанция за покупку сервиза ценой в сто двадцать марок.