Смерть Банни Манро - [19]

Банни сидит на скамейке под молодым дубком.

— Тебе лучше, пап? — спрашивает мальчик. Банни оглядывается по сторонам и видит, что мир плавно возвращается в фокус. Пудель, Реймонд и Джеффри движутся в их сторону. Банни невнятным рывком головы показывает куда-то в сторону своего дома, и тогда его друзья с девушками разворачиваются и идут к стоянке. Потом Банни отыскивает глазами мать Либби, миссис Пеннингтон, которая с написанной на лице стальной решимостью толкает прикованного к коляске мужа по гравийной дорожке.

— Подожди меня тут, — говорит Банни сыну. — Пойди и… э-м-м… поиграй.

— Хорошо, пап, — отвечает мальчик, с беспокойством глядя на отца. Он отходит в сторонку, и вся скамейка переходит в распоряжение чайки с отвратительным желтым глазом. Банни идет по дорожке вслед за миссис Пеннингтон, и в ногу с ним по небу прокатывается, переваливая через солнце, волна мрачных туч, и над кладбищем проносится зловещая тень в сопровождении холодного ветра. Банни видит, как затянутая в перчатку рука миссис Пеннингтон опускается на шею мужа и поднимает воротник его пиджака. Набриолиненная челка Банни на ветру раскручивается и хлещет его по глазам.

— Миссис Пеннингтон, — выкрикивает он. — Мне нужно с вами поговорить! Миссис Пеннингтон резко останавливается, разворачивает мужа на сто восемьдесят градусов, и Банни едва не сбивает с ног силовым полем ненависти, которым миссис Пеннингтон окутана с головы до ног. Все ее тело сотрясается — это видно невооруженным глазом, а ладони в черных перчатках намертво вцепились в ручки инвалидной коляски.

— Э-м-м… Миссис Пеннингтон, — говорит Банни.

— Ты хотя бы примерно представляешь себе, насколько ты мне отвратителен?

— Миссис Пеннингтон, мне нужно с вами поговорить, — повторяет Банни, а сам думает: “Господи, да она сейчас взорвется”.

— Что? — шипит в ответ теща. Голос у нее образованный и культурный, но сейчас он искажен злобой.

— Ты хоть понимаешь, насколько глубоко мое презрение к тебе? Миссис Пеннингтон отпускает коляску, скручивает ладони в маленькие черные кулачки и выразительно колотит ими по своей горестной груди.

— Оно пронизывает меня до глубины костей! — рычит она.

— Мне нужна ваша помощь, — говорит Банни и тут же осознает, что совершил непоправимую ошибку. План, который он задумал прошлой ночью, лежа на диване (он никак не мог решиться на то, чтобы снова ночевать в спальне), показался ему чуть ли не гениальным, но теперь он и сам видит, что это была всего лишь его больная фантазия. Не стоило и пытаться. — Моя девочка лежит в могиле, и ты еще смеешь о чем-то меня просить?! Но Банни все же не теряет надежды. — Речь о вашем внуке, миссис Пеннингтон, — говорит он, и, хотя температура воздуха резко упала, по лицу Банни бежит тонкая струйка пота, и под мышками на рубашке проявляются темные влажные круги. Миссис Пеннингтон с силой ударяет ногой по тормозу на коляске мужа и, как в хичкоковском фильме, с головокружительной скоростью приближается к лицу Банни. — Ты вырвал ей сердце. Ты выжал из нее все соки. Моя маленькая жизнерадостная девочка… Ты день за днем убивал ее… Ты и твои шлюхи… Вы убили ее — задушили во сне… Банни нерешительно делает шаг назад, цепляется каблуком за бордюр дорожки, спотыкается, теряет равновесие, мир слегка кренится набок, и Банни думает: “Плохая все-таки была мысль”. — Она звонила мне и все рыдала, рыдала… Моя счастливая, счастливая девочка. Что ты с ней сделал! — снова шипит миссис Пеннингтон, и слезы беспрепятственно катятся по ее щекам. Ее муж с неожиданным проворством выкидывает руку и хватает Банни за запястье, судорожно сжимая свои плохо гнущиеся пальцы. Кожа на его руке красная и блестящая, и Банни смотрит на нее с отвращением.

— Ты был… ужасным… мужем, — говорит мистер Пеннингтон, и его когда-то красивое лицо бешено трясется на усталой веревочке вышедшей из строя и изогнувшейся вопросительным знаком шеи. Банни выпрямляется и наклоняется к мистеру Пеннингтону.

— Да вы говорите, — удивленно произносит он.

— Что? — взвизгивает миссис Пеннингтон. — Что ты сказал?

— Прошу прощения, — говорит Банни, мотает головой и поднимает обе руки в знак того, что берет свои слова обратно. — Просто я подумал, что вы, миссис Пеннингтон, могли бы на некоторое время забрать к себе Банни-младшего и позаботиться о внуке. Банни делает шаг вперед и произносит слова, которые крутятся на самых дальних краях его сознания уже не первый день и которые теперь рассылают слабый сигнал тревоги по всему его телу.

— Сам я не могу. Я не умею. Не знаю, что с ним делать. Миссис Пеннингтон качает головой.

— Бедный, бедный мальчик, — говорит она, и в голосе ее слышна искренняя тревога. — Все, что у него осталось, это ты… Великий Банни Манро…

— Возможно, миссис Пеннингтон, но… Она достает из кожаной сумки, висящей за спинкой инвалидного кресла, небольшой клетчатый плед и укрывает им колени мужа. Затем опускает спрятанные в перчатку пальцы на плечо мистеру Пеннингтону, и тот кладет подпрыгивающую и дергающуюся руку поверх ее ладони. — Все дело в том, Банни, — говорит миссис Пеннингтон, выплевывая его имя так, словно в нем одном уже есть что-то отвратительное. — Все дело в том, что, когда я смотрю на него, я вижу тебя. Сверлящая головная боль разместилась где-то прямо над правой бровью Банни. — Миссис Пеннингтон, я вас умоляю, — говорит он, но понимает, что напрасно теряет время. Она указывает на Банни пальцем и вперяет в него холодный, каменный взгляд. — Ты свинья, — говорит она. — Мерзкая, грязная свинья. И она отворачивается от него, будто не может больше ни секунды выносить его вида. Банни вдруг до смерти все это надоедает — кривые взгляды, немые укоры, откровенная враждебность всех вокруг — могучая волна обвинения, которую ему пришлось вынести за один этот день, и он говорит миссис Пеннингтон самым злобным голосом, на который только способен: — Что ж, большое спасибо, бабушка. Затем он оборачивается к прикованному к креслу мистеру Пеннигтону, который было собрался в возмущении поднять палец, и говорит: — Пока, Ромео.