СМЕРШ - [47]

— К тебе стучат!

— Да, сейчас… — Юра направился к двери.

Вошел Василий с капитаном-чекистом.

Василий не показывал вида, что знает меня.

— Мы к товарищу уполномоченному, — заговорил он.

— Его нет.

— Как же быть?.. Нам нужны списки греко-католического и православного духовенства. Кроме того, списки учеников духовной семинарии.

Я стоял в стороне, тоже делая вид, что не знаю Василия.

Юра засуетился. Появление капитана-чекиста подействовало на него.

— Вам сейчас, или, может быть, обождете до завтра?

— Можем обождать, — сухо ответил капитан.

С уходом Василия и капитана-чекиста мы свободно вздохнули.

— Ты, Юра, сам не сделаешь Карпатскую Русь православной. Но те, которые только что ушли, сделают. Им я верю, они не подкачают, — заговорил я. — Кого из духовенства арестуют, кому пригрозят, кого убьют и — дело пойдет. И пойдет так далеко, что у нас, в конце концов, не будет ни греко-католиков, ни православных. Для советской власти «религия — опиум для народа». И если Советы в данный момент и поддерживают нас, то это только тактический шаг. Поверь мне! Потребовали же они у тебя списки православного духовенства? Потребовали! Почему? Потому, что они не верят православным так же, как не верят и греко-католикам… Нет, Юра, что ни говори, все это очень грязное дело.

Юра не соглашался со мной.

Он ослеплен идеей превращения греко-католиков в православных и не видит ничего дальше. Он согласен с любыми мероприятиями чекистов, лишь бы Подкарпатская Русь стала всецело православной.

Поговорив еще с полчаса, я простился с Юрой.

— Ну, до свидания, — пожал мне Юра руку и пошел отдать приказ секретарям приготовить списки духовенства для… чекистов.

7 августа

Не прошло еще года со дня прихода Красной армии, — а Подкарпатскую Русь уже трудно узнать.

Во времена первой Чехословацкой республики у нас было около двадцати партий. Все бывшие члены этих партий теперь враги советской власти. Подполковник Чередниченко действительно работает по-стахановски. Тысячи арестов тому свидетельство. В конце концов, он арестует всю Карпатскую Русь, всех, кроме коммунистов. Как это ни невероятно, но дело идет к этому.

Кто у нас не враг советской власти? Духовенство — враг. Крестьянин-собственник — враг. Интеллигент — враг.

Рабочих у нас мало. Но вряд ли наши рабочие пойдут с большевиками. Видят же они, что творится кругом!

При таком положении нечего удивляться, что интеллигенция убегает в Чехословакию и в… Венгрию. Злая шутка судьбы! Русины, так жгуче ненавидевшие Венгрию и с такой радостью ожидавшие прихода Красной армии, убегали теперь именно в Венгрию. Убегают от подполковника Чередниченко, от чекистов, от коммунистической власти и советского строя…

Большинство бежавших в 1939-40 гг. в Советский Союз попало на сибирскую каторгу и погибло на Колыме и в других концлагерях. Меньшинство вступило в ряды Армии генерала Свободы. Немало из них погибло в боях за Соколово, под Дуклей, в Словакии. Те немногие, что остались в живых, не захотели возвращаться из Чехословакии домой. Ужасам советской действительности они предпочли эмиграцию. Крестьяне боятся колхозов.

По отношению к крестьянам и торговцам большевики применяют хитрую политику. Всякое частное имущество они облагают такими налогами, что действительно ничего не остается делать, как отказаться от своей собственности и «добровольно» присоединиться к проводимой правительством линии.

Крестьяне явно ненавидят большевиков.

В неурочное время мы присоединились к России. Народ не отдает себе ясного отчета в том, кто, собственно, его настоящий палач. Карпатская Русь живет мучительной голодной жизнью и ко всему этому страх… за завтрашний день.

Если посмотреть беспристрастно — завтрашний день темен и беспросветен. Усиленная чистка, колхозы, переселения в глубь Советского Союза.

Да, в неурочное время мы присоединились к России…

Насколько велик был пафос воссоединения после тысячелетнего иностранного рабства, — настолько теперь сильно разочарование.

И виноваты в этом только большевики.

Разве можно быть счастливым:

— когда твой знакомый, боясь ночью быть ограбленным или убитым, принужден был провести ночь на вокзале;

— когда арестовали твоего брата и уже месяц не находишь его следа;

— когда неделю назад изнасиловали твою сестру, а отца убили за попытку защитить дочь;

— когда каждый день радиопропаганда и газеты уверяют тебя, что ты самый свободный человек в мире, в то время как ты не спишь по ночам и все прислушиваешься, не стучат ли в дверь, не арестуют ли тебя за то, что ты был демократом, а не коммунистом во времена Чехословакии;

— когда лучший твой друг, с которым ты делил и горе, и счастье, ни слова тебе не сказав, как вор, тайно ушел в Венгрию, ибо не верил тебе, боялся, что ты донесешь на него;

— когда за труд твой платят тебе такие гроши, что на месячный оклад ты не можешь купить ничего, кроме десяти килограммов хлеба, тогда как раньше ты мог за эти деньги купить до двухсот килограммов;

— когда дядя твой, тот дядя, что всю свою жизнь на своей земле с ранней зари до поздней ночи работал, ни разу в кабак не зашел, все для своих детей копил, потом своим каждую борозду своего поля напоил, этот твой дядя должен будет завтра колхозу отдать свою землю и делать то, что ему прикажет всеми презираемый в селе плут и вор, пьяница и прощелыга;