Смена эпох - [10]
Мастерскими и лавочками этих кустарей усыпаны почти все главные улицы Кабула. Здесь прямо на глазах у прохожих куют, паяют, режут, кроят, точат, ткут, строгают, дубят, полируют, плетут, красят, чеканят и творят еще сотни обыкновенных чудес, изобретенных человечеством за всю его историю. Фасады кирпичных домов и глиняных мазанок пестрят вывесками: «Азиатская мебель», «Горшечник Касым», «Железные печи и трубы», «Восточные сладости», «Калитки и затворы», «Изделия из кожи», «Медная посуда», «Камнерезчик», «Шапки и тюбетейки». Особенно восхитила меня одна вывеска, которую я увидел на проспекте Майванд. Она была простодушной и исполненной собственного достоинства: «Хороший портной».
Пройти мимо этой мастерской было попросту невозможно. В низенькой клетушке площадью едва ли в пять квадратных метров за ручной машинкой сидел смуглый и совершенно седой человек. Он встал, прижал руку к сердцу и поклонился мне.
— Что желает саиб?
— М-м… Не можете ли укоротить рукава у моей рубашки? Жарко…
— Пожалуйста. Дело недолгое.
Он тут же отложил начатое шитье и принялся за жертву моего любопытства. «Цвак-цвак», — щелкнули громадные ножницы, тихо застрекотала машинка. Тем временем я разглядывал стены мастерской, увешанные готовыми изделиями. С одной стороны размещались новые, родившиеся здесь вещи. С другой — висели явно поношенные, но аккуратно залатанные или перелицованные.
Через четверть часа я уже натягивал на себя свою «обнову». Почтительно взяв гонорар, старик предложил мне чаю. Я с радостью согласился: будет чай, будет и разговор.
Мастеру Фаизу 67 лет. За портновским столом он провел полвека. Шьет в основном национальные одежды — длинные шаровары для мужчин, простые и шелковые паранджи для женщин. Может ли взять заказ на европейский костюм? Конечно. «У нас в продаже готовых костюмов нет. Инженер, учитель, врач — все одеваются у портного. Недавно я даже сшил генеральский мундир», — не без гордости говорит мой собеседник.
Вообще-то, как я увидел позднее, такие универсалы в портняжном цехе Кабула редкость. Каждый специализируется на чем-то одном, будь то каракулевые шапочки — второй по популярности после чалмы головной убор афганца, или мужские рубашки, или, скажем, пустины — овчинные тулупчики, известные у нас под именем дубленка. Они здесь, может быть, не очень хорошо выделаны, но теплы и надежны, не боятся мокрого снега и дождя.
Лавочки пустин-доз — ремесленников, которые шьют и тут же продают эти изделия, занимают в Кабуле целые улицы. Они располагались тут за много лет до того, как дубленые полушубки стали известны на весь мир. Один из мастеров этого жанра поведал мне легенду, из которой вытекало, будто такому вот тулупчику обязаны своим названием горы Гиндукуш.
Когда-то давным-давно пробирались через эти горы мастеровой-афганец и торговец-индиец. Еще в Кабуле индиец купил у афганца за десять серебряных монет пустин. Вечером на перевале путников неожиданно застиг сильный ветер со снегом. Закоченевший афганец предложил попутчику за сбое же изделие все, что имел, — сто монет. Тот немедля стянул с плеч полушубок: такая прибыль! Но до утра бедняга торговец не дожил. С тех пор будто бы горы так и называются — Гиндукуш «Смерть индийца»…
Обходя ряды ремесленников, примечаю некоторые закономерности. Особенно бросается в глаза одна: всюду работают только мужчины. В пекарне, красильне, парикмахерской, в ткацкой, обувной мастерской не вижу ни одного женского лица. Прачки — тоже мужчины. Расположившись прямо посреди мелководной в эту пору реки Кабул, они колотят намыленные простыни о камни.
Заглядываю к торговцу вязаными изделиями. (Афганские свитеры, носки, шапочки, перчатки, шарфы, связанные из пушистой шерсти ламы, очень теплы и красивы, они весьма ценятся в европейских странах, особенно там, где развит зимний спорт.) Неужели все это также создано руками мужчин? Нет, разъясняет хозяин дукана, вязание — исключительно занятие женщин. Но работают они дома. Так легче вести хозяйство, присматривать за детьми. А главное — афганцы не любят, чтобы их жены переступали порог дома, показывали незнакомцам свое лицо. Всякое общение с внешним миром — долг и привилегия мужчины.
Афганистан — страна многонациональная. Среди ремесленников, с которыми я познакомился в эти дни, узбек Абдулгафур, настоящий художник-ювелир, посвященный во все таинства афганского лазурита, бирюзы, оникса, агата; туркмен Муззафар, глава большой семьи ковроделов (афганские ковры пользуются мировой известностью, девяносто процентов их идет на экспорт, принося республике немало валюты; таджик Камалуддин, знаменитый на весь город часовщик, умеющий восстановить из небытия любой старинный уникум.
Но очень редко за рабочим столом, верстаком встретишь пока хазарейца. Выходцы из Хазараджата, большой области в центре страны, многие века считались людьми низшего сорта, изгоями. Придя в город, они могли рассчитывать только на самый тяжкий и неквалифицированный труд. В Кабуле очень много «живых грузовиков»: держась за длинные оглобли, двое влекут за собой вместительную телегу, высоко нагруженную дровами, кирпичом, ящиками с зеленью или другой кладью. Это, как правило, хазарейцы. Они же работают мусорщиками, водоносами, уборщиками, грузчиками.
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?