Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - [64]

– Все нормально. Я в порядке! Можете остановиться прямо здесь, – слышу я голос Кандас, возвращающейся из радиологии. Она хочет слезть со своей каталки в коридоре, не дожидаясь, пока сопровождающий санитар довезет ее до палаты. Санитар старше меня – у него седые волосы и очки в толстой оправе. Монотонным голосом он с ней спорит.

– Таковы правила. Я должен вернуть вас в палату. Нельзя слезать в коридоре.

– Останови уже, останови!

Кандас свешивает ноги с каталки, слегка подпрыгнув, чтобы поставить на пол обе ноги.

– Это моя палата. – Она показывает на дверь. – Мы уже приехали, так что я слезаю.

Санитар смотрит на дверь.

– Это ваша палата?

– Да, это моя палата. – Он хмурится и издает какой-то шипящий звук.

– Хорошо. Вот ее медкарта, – он протягивает ее мне.

– Вот, вы снова в своей палате. – Взглянув в последний раз на Кандас, он разворачивается и начинает неторопливо толкать каталку перед собой по коридору.

– Они там внизу были со мной не очень-то милы. Совсем не милы, но теперь я хотя бы знаю наверняка, что катетер в порядке.

– Это хорошо. Я рада. – Я пытаюсь улыбнуться, однако уверена, что получается не очень-то искренне.

– Моей кузине нужно было отвезти своего сына, чтобы забрать его машину из мастерской, однако скоро она вернется. Я же пока что еще тут немного приберусь. – Я и не думаю ей возражать. Я могла бы назвать ее параноиком-гермофобом, однако она не так уж и неправа в своем желании дезинфицировать свою палату. Наверное, мне просто хотелось бы, чтобы она не распространялась об этом так публично.

Пятнадцать минут спустя снова пора снимать жизненные показатели мистера Хэмптона. На этот раз он уже не лежит, свернувшись калачиком в уголке кровати, а уверенно в ней сидит. Его щеки порозовели, и это не просто прилив крови из-за реакции организма на препарат – это самый настоящий здоровый розовый цвет лица. Я спрашиваю Трэйса, не они ли это усадили мистера Хэмптона.

– Нет, он сам уселся всего несколько минут назад.

Хммм. Не уверена, какой из этого мне следует сделать вывод. Уровень насыщения тканей кислородом также у него держится на ста процентах без каких-либо колебаний, так что, возможно, кислород ему уже и вовсе не нужен и он сможет спокойно дышать комнатным воздухом.

– Давайте отключим его от кислорода и посмотрим, как он справится без него.

Мистер Хэмптон одобрительно кивает головой. Я уменьшаю подачу кислорода до нуля, после чего достаю из ноздрей мистера Хэмптона назальные канюли и снимаю их у него с головы. Он следит за моими манипуляциями, в то время как я вешаю теперь уже отсоединенную кислородную трубку на стену.

Стивен рассказывает об их совместной поездке, и мистер Хэмптон внимательно его слушает.

Я слежу за уровнем насыщения его крови кислородом, чтобы понять, насколько ему хватает комнатного воздуха. К пульсоксиметрам с их скоростью работы и чувствительностью, как и ко всему хорошему, быстро привыкаешь: двузначное число моментально дает понять, хорошо все или плохо. Теперь, без подачи дополнительного кислорода, показатель насыщения у мистера Хэмптона колеблется между 97 и 99 процентами. Ничего себе. Это же норма для здорового человека. В компьютере я пытаюсь найти данные о предыдущих показателях, однако он поступил к нам только вчера в середине дня и его почти сразу же подключили к кислороду, так что от них толку мало.

– А дома он тоже на кислороде? – спрашиваю я Трэйса.

– Нет, что вы. Никогда не было такой необходимости.

Я удивленно хмурю лоб.

– А вы не знаете, случайно, почему они вообще подсоединили его к кислороду здесь?

– У него были трудности с дыханием, – объясняет мне Трэйс. – Он жаловался, что никак не может надышаться. – Он возвращается к истории про их совместный отдых, продолжая рассказывать про то, как им пришлось переносить по суше каноэ, в котором они сплавлялись. Он активно жестикулирует обеими руками, не забывая периодически ловить глазами мой взгляд, чтобы я тоже чувствовала себя участником беседы.

– Да, пришлось на славу потрудиться, – говорит, посмеиваясь, мистер Хэмптон. От неожиданности я даже вздрогнула. Он все понимает. Он говорит! Он смеется!

Трэйс и Стивен смеются вместе с ним, и тут я понимаю, что мистер Хэмптон – это не дряхлый старичок, кому пришла пора умирать. Он бодрый и энергичный мужчина за семьдесят, которому последние несколько дней было попросту не по себе.

Я никак не могу взять в толк, что происходит. Ритуксан не может действовать так быстро, а если и действует, то обычно вызывает серьезные проблемы. Могло ли дело быть в тех лекарствах, которые ему дали перед этим? Парацетамол, бенадрил, стероиды внутривенно – может быть, они были всему объяснением? Может, и так, однако я давала эти лекарства в таком сочетании многим людям, и после этого они ни разу столь чудесным образом не шли на поправку.

Я снова считываю его жизненные показатели – они идеальны. Он сам вытягивает руку, чтобы я надела на нее манжету манометра, улыбается, когда я подсовываю ему под язык термометр. Я в совершенном недоумении. У меня нет никаких объяснений этим невероятным переменам.

«Я скоро вернусь», – говорю я им. Трэйс безмолвно шевелит губами: «Спасибо». Стивен наклоняется в своем кресле вперед. «…Мне не нужно обогнать медведя», – говорит он, и Трэйс смеется над этим старым анекдотом. Мистер Хэмптон ложится обратно в кровать. Ему дышится совершенно легко и непринужденно. Уходя, я тихонько закрываю за собой дверь.